Генри Джеймс - Вашингтонская площадь
— Вы были к нему очень добры, — сказала Кэтрин. — Он мне часто писал об этом. Я никогда не забуду вашей доброты, тетя Лавиния.
— Я делала для него что могла, но это такой пустяк. Я поила его чаем и выслушивала его мнения — только и всего. Миссис Олмонд считала, что я слишком много на себя беру, и страшно ругала меня, но обещала не выдавать.
— Не выдавать вас?.
— Не говорить твоему отцу. Морис сиживал в его кабинете, — сказала миссис Пенимен со смешком.
Минуту Кэтрин молчала. Это сообщение неприятно поразило девушку — она с болью вспомнила о теткиной склонности ко всяким тайнам. Да будет известно читателю, что Морис проявил больше такта и не написал Кэтрин, что сиживает в кабинете ее отца. Миссис Пенимен прожила с племянницей пятнадцать лет, а его знакомство с Кэтрин ограничивалось всего несколькими месяцами, и все же он понимал, что Кэтрин едва ли сочтет это забавным.
— Напрасно вы водили его в комнату отца, — сказала она, помолчав.
— Я его не водила, он сам туда ходил. Ему нравилось смотреть книги и коллекции в стеклянных шкафах. Чего он только про них не знает! Он знает все на свете.
Кэтрин вновь погрузилась в молчание.
— Жаль, что он не нашел себе какого-нибудь дела, — сказала она наконец.
— Он нашел себе дело! Это чудная новость, и он велел сказать тебе, как только ты приедешь. Он теперь партнер одного комиссионера. Все решилось совсем неожиданно, на прошлой неделе.
Кэтрин тоже показалось, что это чудная новость. Партнер комиссионера тут слышалось богатство и преуспеяние.
— Ах, как хорошо! — воскликнула она, и на секунду ей захотелось броситься тетке на шею.
— Гораздо лучше, чем служить под чьим-то началом; да он к этому и не привык, — продолжала миссис Пенимен. — Он ничуть не ниже своего партнера они равны во всех отношениях. Вот видишь — он правильно делал, что не спешил. Хотела бы я услышать, что скажет теперь твой отец! У них контора на Дуэн-стрит, и уже отпечатаны визитные карточки. Он принес мне одну она у меня в комнате, я тебе завтра покажу. Он так и сказал, когда приходил в последний раз: "Вот видите, я правильно делал, что не спешил!" Вместо того чтобы кому-то повиноваться, он теперь сам командует. Он и не мог бы стать чьим-то подчиненным; я ему много раз говорила, что не представляю его в этой роли.
Кэтрин вполне согласилась с миссис Пенимен; она была счастлива узнать, что Морис теперь ни от кого не зависит, но не питала иллюзий относительно того, как отнесся бы к новости отец; она не надеялась победно преподнести ее доктору — тому ведь было одинаково безразлично, преуспел ли Морис в делах или, скажем, осужден на пожизненное изгнание. Тут в комнату внесли сундуки и чемоданы Кэтрин, и разговор о ее возлюбленном на короткое время прервался: девушка подняла крышки и продемонстрировала тетке кое-что из своих заграничных трофеев. Трофеи были внушительные; к тому же Кэтрин всем привезла подарки — всем, кроме Мориса, которому она привезла свое верное сердце. Кэтрин богато одарила миссис Пенимен, и ее тетка провела полчаса, развертывая и свертывая свои обновки и громкими возгласами выражая восхищение и благодарность. Кэтрин упросила ее принять среди прочего и великолепную кашемировую шаль, и миссис Пенимен принялась расхаживать в ней по комнате, стягивая шаль на груди, то и дело заглядывая себе через плечо, — она все не могла определить, как низко спускается конец шали.
— Я буду считать, что взяла ее у тебя на время, — сказала она, — и верну перед смертью. Или нет, — продолжала миссис Пенимен, наградив племянницу еще одним поцелуем, — лучше я завещаю ее твоей дочурке! — и тетушка широко улыбнулась, поправляя шаль.
— Никакой дочурки у меня пока нет, — сказала Кэтрин.
— Что-то мне не нравится твой тон, — отозвалась миссис Пенимен, немного помолчав. — Кэтрин, уж не переменилась ли ты?
— Нет, ничуть не переменилась.
— И готова следовать всем прежним планам?
— Я ничуть не переменилась, — повторила Кэтрин, которую уже начало угнетать чересчур пылкое участие тетки.
— Я очень рада! — объявила миссис Пенимен и, обернувшись к зеркалу, с минуту любовалась своей шалью. Затем взглянула на племянницу и спросила:
— А как отец? По твоим письмам я ничего не поняла — они все были такие сухие!
— Отец чувствует себя прекрасно.
— Ты знаешь, что меня интересует, — сказала миссис Пенимен с достоинством, особенно заметным благодаря кашемировой шали. — Он по-прежнему неумолим?
— О да!
— Ни на йоту не уступил?
— Стоит на своем еще тверже, чем прежде, если такое возможно себе представить.
Миссис Пенимен сняла огромную шаль и медленно сложила ее.
— Очень плохо. Значит, ваш план не увенчался успехом?
— Какой план?
— Морис мне все рассказал. Ведь ты думала переубедить отца во время путешествия по Европе: улучить момент, когда его растрогает какое-нибудь великое произведенное искусства — он ведь разыгрывает большого поклонника искусств — и постараться уговорить его, взывая к его лучшим чувствам.
— Я даже не пыталась. Это Морис придумал, но, будь он с нами в Европе, он бы понял, что произведения искусства действуют на отца совсем иначе. Отец и вправду большой — даже очень большой — поклонник искусства, но взывать к его лучшим чувствам, когда он восхищается прекрасными произведениями, было бы вовсе бесполезно. Наоборот, они только укрепляют его волю… Он делается таким жестоким, — говорила несчастная девушка. Никогда мне его не уговорить; даже и думать нечего.
— Вот уж не ожидала, — сказала миссис Пенимен, — никак не ожидала, что ты отступишься.
— Да, я отступилась. Мне теперь все равно.
— Какая ты стала храбрая, — усмехнулась миссис Пенимен. — Не помню, чтобы я тебе советовала пожертвовать своим богатством.
— Я и вправду стала храбрее. Вы спрашивали, переменилась ли я. С этой стороны я переменилась. О да, — повторила девушка, — я очень переменилась. И богатство это не мое. Если ему оно не нужно, то мне — тем более.
Миссис Пенимен немного помолчала.
— Ему оно, быть может, и нужно, — сказала она.
— Это только потому, что он боится причинить мне страдания. Но я ему объясню… я ему уже объяснила, что он не должен беспокоиться. К тому же, — продолжала Кэтрин, — у меня и своих денег предостаточно. Мы будем обеспечены. А теперь у него и свое собственное дело. Я просто счастлива, что у него свое дело!
Кэтрин говорила не переставая и была чрезвычайно возбуждена. Никогда прежде тетка не видела ее такой и приписала эту перемену заграничному путешествию, которое придало девушке зрелости, уверенности в себе. Она нашла также, что Кэтрин похорошела и стала почти красавицей. Миссис Пенимен подумала о том, как это, наверное, поразит Мориса Таунзенда. Размышления ее были внезапно прерваны довольно резким восклицанием девушки:
