Барбара Картленд - Огонь любви
– Послушайте, – взволнованно начал камердинер. – Я буду ходить за ним, как делал это и раньше. Да, я потерял голову, но теперь с хозяином все будет в порядке. На самом деле он любит меня, и мы прекрасно ладим.
– Если вы так прекрасно ладите, почему же он ударил вас?
– Он был не в себе, – раздосадовано ответил слуга. – Временами он выходит из себя, ну, на него как будто находит что-то, и тогда он просто не понимает, что делает…
Он посмотрел на лежащего на полу и печально добавил:
– И не всегда рассчитывает свою силу.
– У вас на лице будет скверный синяк.
– Обо мне можете не беспокоиться. Я в полном порядке, говорю вам, и его милость тоже, пока я здесь и ухаживаю за ним. Но только никому ни слова! Вы благородная леди и не нарушите честного слова, ведь правда?
– Нет, – ответила Карина. – Честное слово я не нарушу.
– Так дайте же мне его, – взывал камердинер. – Будьте человеком. Вы же знаете, что все это вас не касается.
– Если ему станет хуже, вы обещаете послать за доктором?
– Клянусь моей покойной мамашей. А вы дайте обещание не проронить обо всем ни звука, – продолжал торговаться камердинер.
Карина не могла сдержать улыбку.
– Очень хорошо, – сказала она. – Обещаю. Но если его будет лихорадить или он не проснется через час, вы должны поставить в известность того, кто несет ответственность за этого человека.
Камердинер протянул ей руку.
– Я знал, что вы молодец, – улыбнулся он. – Помните, я доверяю вам. По некоторым дамочкам сразу видно, что им доверять нельзя. А вы настоящая леди – я сразу понял, как только увидел вас. У меня глаз – алмаз.
– Но я всего-навсего гувернантка.
– Гувернантка?! Да быть не может! Ну, тогда я осмелюсь сказать, вы должны хранить секреты тех, за кем ухаживаете. Вот и я занимаюсь тем же, слежу за тем, чтобы никто не разбалтывал секреты моего хозяина.
Карина страстно желала бы знать, о каком секрете идет речь, но опуститься до расспросов слуги о личных делах его господина было просто немыслимо.
Она решила хорошенько рассмотреть раненого. Одутловатое лицо и большие мешки под глазами говорили о невоздержанном отношении к вину. Волосы, а их осталось не слишком много, были совершенно седыми и торчали во все стороны, словно подстриженные неумелой рукой. Одежда, довольно дорогая, истрепалась и вся была в пятнах от еды и вина.
– А теперь вам лучше вернуться, – сказал камердинер. – Мы же не хотим, чтобы какая-нибудь любопытная кумушка хватилась вас и начала разыскивать.
– Никто не будет меня искать, – заверила его Карина. – А если и будет, я обещала вам, что не скажу, где была.
И с этими словами она стала подниматься по лестнице, насчитывающей, наверное, никак не меньше четырех веков. Немало историй могла бы рассказать эта лестница о страхах и надеждах людей, которые украдкой пробирались в это убежище или опасаясь за свою жизнь, скрывались за потайной дверью.
Наверху лестницы Карина посторонилась, пропуская камердинера. Пока он открывал дверь, девушка все время чувствовала его испытующий взгляд и, чтобы избежать этих внимательных глаз, отвернулась и беспечно проговорила:
– Сейчас вашему пациенту, наверное, уже лучше.
– Я и впрямь очень благодарен вам, мисс, ей богу, – с теплотой в голосе ответил камердинер.
С минуту он стоял в темноте неподвижно, прислушиваясь. Потом с большими предосторожностями приоткрыл дверь на несколько дюймов, выглянул в коридор и, убедившись, что все в порядке, распахнул ее пошире.
– До свидания, – прошептал он. – И помните, вас здесь не было.
– Я дала слово. Желаю удачи.
– Думаю, она мне понадобится.
Карина выбралась на наружную лестницу, и панель сразу встала на место. Теперь уже невозможно было сказать, где находится потайная дверь. В искусном хитросплетении цветочного узора резной панели даже опытный глаз не мог обнаружить ни малейшего намека на дверь. На мгновение девушка задержала взгляд на обшивке, но вдруг что-то привлекло ее внимание. Она посмотрела вниз, и ей показалось, что там быстро промелькнула мужская фигура. Это была только стремительно удалившаяся тень, но Карина была почти уверена, что видела этого человека раньше.
Все еще охваченная страхом перед приоткрывшейся тайной, она бросилась вверх по лестнице и бегом вернулась в детскую.
Мысли Карины были заняты только одним: той потрясающей тайной, с которой пришлось столкнуться. У нее просто вылетело из головы, зачем она выходила из детской. Она забыла обо всем на свете, кроме того, что видела.
Что это мог быть за человек?
Седые волосы говорили о том, что он немолод. По обрюзгшему лицу мужчины было трудно судить о его сходстве с лордом Линчем или его матерью.
Да, Карина дала слово никому не говорить о случившемся, но это не могло избавить ее от мыслей о странном человеке, который скрывался в норе священника. Комната этого убежища была обставлена с роскошью: дорогие ковры, обитые красной парчой стулья, книжные шкафы с томами в кожаных переплетах, такими же как в библиотеке замка. Украшенное монограммами белье было тонким, а принесенный камердинером кувшин из дорогого фарфора.
Там прячется какая-то важная персона, заключила Карина и с тоской подумала, удастся ли ей когда-нибудь узнать, кто этот узник.
Внезапно у нее возник вопрос, что будет с этим человеком и его верным слугой, когда замок перейдет в руки сэра Перси. Осмелятся ли они остаться, скрываясь уже от нового хозяина? Нет, вряд ли это было бы возможно, ведь слуга должен где-то доставать пищу. Карина вспомнила, что в первый раз, когда она увидела его и приняла за привидение, он нес именно поднос с едой. Тогда он спускался сверху. Очевидно, миссис Барнстейпл была посвящена в тайну.
Девушка села в кресло и задумалась. Ситуация заинтриговала ее настолько, что она ненадолго забыла о другой драме, которая в этот момент разыгрывалась в замке.
Однако уже очень скоро мысли ее вернулись к лорду Линчу. Сказал ли он матери, что произошло во время игры? И что ответила ему старая дама?
Ей стало жаль леди Линч, как было бы жаль всякую женщину, любившую свой дом и вдруг в один прекрасный миг обнаружившую, что домом этим завладел такой низкий и презренный тип, вроде сэра Перси.
Могла ли она, Карина, чем-нибудь помочь? Да, ей было известно, что значит пережить первые мгновения шока – этого страшного всепоглощающего чувства, – когда узнаешь самое худшее и понимаешь, что ничего изменить нельзя. Еще свежи были воспоминания о том, что она ощущала, покидая Клеверли. – Еще помнила она, как в то утро обошла все поместье и простилась с теми, кого знала с самого детства. Каждый из них был настоящим и ценимым другом семьи. Многие плакали. И она сама горько рыдала, забыв, что ей почти семнадцать.
