Жюльетта Бенцони - Марианна и неизвестный из Тосканы

— Князь фон Шварценберг желает немедленно видеть вас, сударь. Он просит присоединиться к нему в кабинете императора.

— В кабинете импе…

— Да, сударь. И лучше будет не заставлять его ждать.

Молодой князь обменялся с Марианной потрясенным взглядом. Это угрожающее приглашение могло означать только одно: Наполеон уже знал об истории с каретой, и бедному Клари придется пережить неприятные минуты. Не способная оставить друга нести тяжесть наказания за содеянное ею самой, Марианна вмешалась:

— Я знаю, из-за чего вызывают князя к его величеству, господин главный маршал, но, поскольку это дело касается меня одной, я решительно прошу вас разрешить мне сопровождать его.

Озадаченное лицо герцога Фриульского не смягчилось. Даже наоборот, он окинул молодую женщину суровым взглядом.

— Я не располагаю возможностью, мадемуазель, пропустить к его величеству кого — нибудь, кого он не вызывал.

Кроме того, я должен проводить вас к господам Госсеку и Пиччини, ожидающим возле оркестра.

— Умоляю вас, господин герцог! Его величество подвергается опасности совершить несправедливость.

— Его величество прекрасно знает, что делает! Князь, вы должны были уже уйти! Следуйте за мной, мадемуазель!

Волей-неволей Марианне пришлось расстаться со своим спутником и пойти за Дюроком. Легкое шушуканье, сдержанные аплодисменты послышались на ее пути, но, занятая своими мыслями, она не обращала на это никакого внимания. Застенчиво, но крепко, она взяла за руку Дюрока.

— Мне надо увидеть императора, господин главный маршал.

— Немного терпения, мадемуазель. Его величество соизволил заметить, что постарается увидеться с вами по окончании концерта.

— Соизволил… Откуда такая жестокость, господин герцог? Разве мы больше не друзья?

Легкая улыбка на мгновение заставила расслабиться сжатые губы Дюрока.

— Мы останемся ими навсегда, — прошептал он стремительно, — но император сильно гневается, и я не имею права быть любезным с вами!

— Что ж это, я… в немилости?

— Не могу сказать точно, но похоже…

— Тогда, — раздался позади Марианны приятный неторопливый голос, — оставьте ее со мной на минутку, дорогой Дюрок. Попавшим в немилость надо, держаться вместе, э?

Еще до его знаменитого заключительного междометия Марианна узнала Талейрана. Как всегда элегантный, в темно-зеленом фраке, с затянутой в белый шелковый чулок больной ногой, опираясь на трость с золотым набалдашником, он одарил Дюрока дерзкой улыбкой и протянул руку Марианне.

Явно обрадованный возможностью таким образом освободиться, главный маршал вежливо раскланялся и оставил молодую женщину на попечение вице-канцлера империи.

— Благодарю вас, князь, но не уходите далеко с мадемуазель. Император не заставит себя ждать.

— Я знаю, — просюсюкал Талейран, — сколько времени надо, чтобы задать головомойку юному Клари и научить его не особенно поддаваться очарованию молодой женщины. На это потребуется пять минут. Мне это знакомо…

Говоря это, он нежно увлек Марианну к проему одного из окон. Весь его вид показывал, что этот человек занят приятным светским разговором, но Марианна сразу поняла, что дело идет об очень серьезных вещах.

— Клари переживает, без сомнения, неприятные минуты, — прошептал он, — но я боюсь, как бы вам не пришлось выдержать большую часть императорского гнева.

Интересно, какая муха вас укусила? Броситься на шею кардиналу прямо посреди двора Тюильри… причем опальному кардиналу к тому же! Подобные вещи делают только с… кем — нибудь из очень близких, э?

Марианна ничего не ответила. Трудно объяснить ее поведение, не раскрыв ее подлинную сущность. Разве она не была для Талейрана некой девицей Малерусс, безродной бретонкой? В любом случае кем-то, кто не мог бы вести себя так вольно с князем Церкви. В то время как она тщетно, впрочем, искала правдоподобное объяснение, князь Беневентский по-прежнему беззаботно продолжал:

— Я хорошо знал аббата Шазея еще в те годы. Он начал свой путь викарием у моего дяди, архиепископа Реймского, который в настоящее время является духовником короля в эмиграции.

У Марианны появилось ощущение, что князь опутывает ее паутиной, как паук муху, ей стало невыносимо тоскливо.

Вспоминался день ее свадьбы и высокая фигура монсеньера де Талейран-Перигора, капеллана Людовика XVIII. Ее крестный действительно был в наилучших отношениях с прелатом. Именно тот одолжил необходимые принадлежности для брачной церемонии в Селтон-Холле. Но, словно не замечая ее волнения, Талейран продолжал тем же спокойным, как гладь озера в хорошую погоду, голосом:

— В те времена я жил на улице Бельшас, совсем рядом с Лилльской, тогда улицей Бурбонов, и поддерживал превосходные соседские отношения с семьей аббата. Ах, какое это было дивное время, — вздохнул князь. — Ведь правда: тот, кто не жил в годы, предшествующие 1789 — му, не знает, что такое наслаждение жизнью. Мне кажется, я никогда не встречал более прекрасной, более гармоничной и нежной пары, чем маркиз и маркиза д'Ассельна… в чьем доме вы сейчас живете.

Несмотря на все ее самообладание, у Марианны закружилась голова. Она схватила за руку Талейрана и буквально повисла на нем, стараясь превозмочь недомогание.

Сердце билось так, что дыхание прерывалось. Ей казалось, что ноги вот-вот совершенно откажутся служить, но князь оставался невозмутимым и только поглядывал вокруг из-под полуприкрытых век. Высокая огневолосая женщина с чувственным лицом, очень красивая и вся в белом, проходила мимо.

— Я не замечала в вас такой сильной склонности к опере, дорогой князь! — бросила она с самоуверенностью знатной дамы.

Талейран степенно поклонился.

— Всякая форма прекрасного имеет право на мое восхищение, госпожа герцогиня, вам это следовало бы знать, вам, так хорошо знакомой со мной.

— Да-да, я знаю, но вам пора проводить… э… эту особу к музыкантам. Мелкий прола… словом, я хочу сказать, императорская чета сейчас появится.

— Мы идем туда. Благодарю, сударыня.

— Кто это? — спросила Марианна, в то время как рыжеволосая красавица удалялась. — Почему она так явно выразила пренебрежение?..

— Она презирает всех… и самое себя еще больше Других с тех пор, как из желания услужить эрцгерцогине согласилась занять место придворной дамы. Это мадам де Шеврез. Она, как вы сами видели, очень красива.

У нее острый и тонкий ум, но она очень несчастна, ибо ее страстная душа задыхается. Подумать только, ей приходится говорить «император»и обращаться к «величеству», тогда как в частной жизни она называла его попросту «мелкий пролаза». Впрочем, она уже почти отучилась от этого. Что же касается пренебрежения вами…