Клаудиа Дэйн - Брачное ложе
Его мужское естество пульсировало от напряжения, и Ричард закрыл глаза, чтобы не видеть открывающейся ему картины. Есть столько способов, которыми он мог взять ее, столько мест на ее теле, которые он мог бы обследовать своими губами и языком, но все, что от него требовалось сейчас, – это выполнить свою обязанность. Он не должен делать больше, чем требует от него долг: ему нужно только лишить ее девственности, пролив кровь ее невинности, и тем самым сделать ее своей, как хочет того Господь.
– Поцелуй меня, Ричард, – попросила она дрожащим голосом. – Пожалуйста, поцелуй меня, как тогда…
Поцеловать ее? Да он не хочет находиться рядом с ней в одной комнате. Ей нужна слепая страсть и бушующее желание их первого и единственного поцелуя? Она хочет снова утонуть в океане вожделения? Нет, этого не будет.
Ее рот был розовым и мягким, что было отчетливо видно даже в уходящем свете дождливого дня. Он не мог перестать смотреть на ее рот.
– Я не хочу целовать тебя, – сказал он.
Он стоял рядом с кроватью, глядя на нее сверху вниз и больше всего мечтая закрыть глаза и прогнать от себя ее образ. Но его глаза отказывались повиноваться. Он положил руки ей на бедра и развел их в стороны, не обращая внимания ни на ее тщетные усилия свести их вместе, ни на ее руки, удерживающие его за запястья, ни на то сильное отчаяние, которое овладело им, когда он прикоснулся к ней.
Против своей воли он наклонился вниз и поцеловал ее тонкую шею. Кровь застучала у нее в висках, и она повернула голову, подставляя шею его жадным поцелуям. Покорная. Испуганная.
Ее страх не остановил его. Ничто не могло удержать его от выполнения предписанного Богом долга.
Он провел пальцами правой руки вверх по внутренней стороне ее бедра. Ее кожа была мягкой и теплой, она вся дрожала. Он просунул пальцы в ее скрытое темными завитками волос лоно и почувствовал, что там сухо. Она еще не готова.
– Я не хочу прикасаться к тебе, – прошептал он ей в ухо.
Он направил свою руку вверх по ее телу, минуя нежное бедро и плоский живот, и остановился на мягкой округлости груди. Его тяжелая ладонь накрыла чувствительный холмик, и нежный сосок мгновенно затвердел. Он не хотел причинять ей боль. Он не хотел брать ее неподготовленной.
Но это уже не имело значения. Он не мог остановиться. Так глубоко было его желание, так силен был зов плоти. Но он не хотел брать ее такой: испуганной и невозбужденной. Он прикасался к ее телу, ласкал его.
– Я не хочу чувствовать твои груди, их мягкость, их тяжесть.
Он ласкал ее, его рука познавала ее тело, хотя он не хотел этих знаний. Ее сосок нашел кончики его пальцев и заставил ласкать себя против их воли. Он возбуждал ее, стараясь ни о чем не думать, чтобы не поддаться вожделению, которое она в нем вызывала. И потерпел неудачу. Он отдавал своим прикосновениям слишком много страсти, хотя знал, что она этого не чувствует.
Изабель чувствовала только душевную боль. Она лежала тихо, неуверенная и напуганная. Каждая его фраза была ударом, который бил больнее копья. Это не были слова любви и желания. Не так она представляла все это.
Он не хочет ее.
Он не любит ее.
Мечта о нем, о них рассыпалась, как карточный домик, и одна она, казалось, понимала это. Неужели он не чувствует, что все рушится?
– Так не делай этого! – закричала она, отдаляясь от него, высвобождаясь из его рук. Она радовалась, что в комнате темно и он не видит ее наготы. Ее абсолютной наготы. Он не чувствовал к ней ничего, это следовало из каждого его слова, ощущалось в каждом прикосновении.
– Не делать? – спросил он, также радуясь темноте: она не могла видеть всю силу его плотского желания. Несмотря на все его сопротивление, вожделение сжигало его изнутри. – Я должен. Как твой муж, я должен выполнить свой долг. Ты знаешь, что это правда, Изабель.
Он лгал. Лгал себе, лгал ей. Он прикасался к ней, потому что не мог остановиться. Он возьмет ее, потому что он животное, которое не может сдерживать свое желание, свою похоть, даже если его партнерша – Изабель. И теперь Изабель увидит его таким, какой он есть. Даже знание этого не могло остановить его. Он должен обладать ею, чувствовать себя в ней, обнимать ее.
Он так отдалился от Бога, что любое проклятие будет казаться ему раем в сравнении с тем, что творится в его душе. Использовать Изабель подобным образом и ее же винить, что вызвала в нем эту жажду… даже он не знал, как далеко человек может зайти в своей развращенности.
Она восприняла его слова как упрек, потому что уложила его на брачное ложе, взывая к чувству долга. Но такого она не ожидала. Он вел себя так, как будто ненавидит ее.
Она должна попросить у него прощения. Возможно, если он поймет всю глубину ее раскаяния и простит, все будет хорошо.
– Прости меня, Ричард, – сказала она, переборов свой страх. – Пока я не увидела, как Элис бегает за Эдмундом, я не понимала, что сама делала то же по отношению к тебе.
Она отползала от него, удерживая его запястье, стараясь оторвать от своей груди его вторую ладонь. Она не может разрешать ему касаться себя таким образом. И все же, казалось, он вездесущ: она не могла увернуться от его прикосновений, кровать лорда была слишком маленькой, чтобы позволить ей отдалиться от него.
– Я знаю, я опозорила тебя. Прости меня. Я просто очень хотела быть твоей. Я не желала смерти Хьюберта, я только хотела, чтобы лордом Уорфилда был ты, а не он. Я не думала, что это станет реальностью… если он умрет.
Он выпустил ее грудь, и она подумала, что самое худшее – позади. Но только на мгновение, потому что в следующую секунду его руки легли ей на бедра и развели их в стороны. Она почувствовала, как холодный ночной воздух проникает к ее самым интимным местам.
– Прости меня. За мои мольбы, чтобы ты ушел из монастыря, отказался от той жизни, к которой обратился из-за меня. Из-за того, что я делала. Из-за того, что делали мы. Из-за нашего поцелуя, – плакала она.
Она доползла до изголовья кровати, но он резко притянул ее обратно. Ее согнутые в коленях ноги свесились с кровати, слезы текли у нее по щекам. Эта ночь совсем не вязалась с ее мечтами. Но, видимо, это расплата за ее бездумные эгоистичные молитвы. Он сильно прижал ее к кровати, когда она выкрикивала слова прощения.
– Остановись, Изабель, чтобы мы смогли выполнить то, что предписал нам Господь, – велел он, и голос его был холоднее ночного ветра.
Она просит о прощении, в то время как он навис над ней, готовый взять силой? Как плохо знает она человека, с которым сочеталась браком. Но нет, возможно, теперь это изменится.
Он освободился от бриджей: Изабель слышала, как скользит ткань по его ногам. Но видеть она этого не могла. Ее глаза распухли от слез.
