Маргарет Лерой - Жена солдата

— Я всегда завидовала некоторым девочкам. Успешным. С отличной осанкой. Идеальным, — говорю я. — Всегда есть такие девочки, вы же знаете. У которых стрелка на чулках ровнее, чем у остальных, у которых идеально завиты волосы.

— Да, такие девочки есть всегда, — отвечает он, слегка пожимая плечами. Как будто точно знает, о каких таких девочках я говорю. Как будто они его никогда не интересовали. Я чувствую внезапный прилив счастья, который, как я знаю, испытывать не должна.

— Вы можете взять книгу на время, если хотите, — говорю я. — Чтобы потренировать свой английский.

— Спасибо. Спасибо вам больше.

Он перебирает страницы, потом возвращается к титульному листу. Я вижу, как он смотрит на то место, где я написала свое имя: «Вивьен Мэри Коллиер», потом «Коллиер» зачеркнуто и написано «де ла Маре». Он пробегает пальцем по надписи, словно ожидает почувствовать там другую текстуру, не такую, как на других страницах. Как будто мое имя сможет оставить отпечаток на его коже.

Он убирает книгу в карман куртки.

— Спасибо, Вивьен, — снова говорит он.

Чувствую в его взгляде напряженность. Отворачиваюсь.

— Куда вы хотите, чтобы я присела? — небрежно спрашиваю я.

Он показывает в сторону дивана. Внезапно смутившись, усаживаюсь на него, одергивая юбку и неуклюже пытаясь устроиться на сиденье и поставить ноги. Капитан садится в кресло напротив меня. Достает карандаш и кладет блокнот на колено.

— Куда мне смотреть? — спрашиваю я.

— Не могли бы вы повернуться слегка налево, — отвечает он.

Поворачиваюсь.

— Так?

— Да, так хорошо. Свет будет падать как раз на ваше лицо.

Сначала он пристально на меня смотрит, а потом начинает делать зарисовки. Капитан приподнимает карандаш, наклоняет его, работая над пропорциями моего лица. От его внимательного взгляда можно прийти в замешательство. Я рада, что не сижу лицом к нему и избавлена от необходимости смотреть ему в глаза.

— Насколько неподвижной я должна быть? Разговаривать-то можно? — спрашиваю я.

Он слегка улыбается.

— Да, немного можно, — говорит капитан.

Но я не могу ничего придумать, ничего умного, о чем можно было бы поговорить.

— Вы всегда любили рисовать? — задаю вопрос я.

Слишком очевидно. Вопрос звучит высокопарно, наивно. Но капитан отвечает на него со всей серьезностью.

— Не всегда. Когда я был ребенком, рисовал постоянно, но потом это стало лишь хобби. Я снова стал рисовать совсем недавно, после того, как мне исполнилось сорок. Мне захотелось, чтобы был какой-то кусочек времени, принадлежащий лишь мне. Я подумал, если не начну сейчас, не начну уже никогда.

Значит ему сейчас чуть за сорок. Я чувствую, насколько мы старые. Мы оба. Как много мы повидали в жизни.

— Странное ощущение, когда взрослеешь, — говорю я. — Все не так, как ты предполагал.

Он вопросительно смотрит на меня.

Не уверена, почему я произнесла именно это. Стараюсь объяснить.

— Мне самой скоро сорок. Порой мне кажется, что я до сих пор жду, когда же начнется жизнь. — Я говорю медленно, тщательно подбирая слова. — Я так долго жду. Жду, когда Милли пойдет в школу, чтобы у меня появилось немного свободного времени. Жду, когда вернется Юджин… — Замолкаю и думаю, почему я вспомнила о нем? Потому что должна была? Скучаю по нему? — Жду, когда закончится война… Но жизнь не ждет, она утекает сквозь пальцы, просто утекает… Это звучит глупо, да? Уверена, что глупо.

— Нет, не глупо, — отвечает капитан.

— Вы когда-нибудь чувствовали что-то подобное? Нет, конечно же, нет. У мужчин все по-другому, да?

— Может, и нет, — говорит он.

— Я иногда завидовала тому, что мужчины больше делают, чем ждут. Иногда я чувствую, что реальные вещи проходят мимо меня. Как будто меня вытолкнули на обочину жизни. А иногда я завидую Юджину… завидую тому, что он воюет на фронте.

— Вероятно, война совсем не такая, какой вы ее себе представляете, — говорит он мне. — В большинстве своем, война — это ожидание. Ожидание того, как уходит жизнь. — У него на лице появляется кривоватая улыбка. — Хотя и кое-что хорошее в ней есть…

Его карандаш зависает над страницей.

— Вивьен, я рисую ваши губы, поэтому некоторое время вам придется помолчать, — говорит капитан. Он снова смотрит на бумагу. — Верхнюю губу.

Я вдруг очень начинаю переживать за свои губы. Лицо горит. Уголок рта дергается. Не замечала подобного раньше. Гадаю, видит ли он.

Он смотрит на мои губы и молча рисует. До мельчайшего слышны все звуки в комнате: бьется о лампу мотылек, потрескивает камин. Мне они кажутся очень чистыми и опасными.

Наконец, он откладывает карандаш.

— Уже можете посмотреть, что получилось, — говорит мне капитан.

Встаю и подхожу к нему. Он поднимается и кладет рисунок на пианино, чтобы я могла посмотреть. Чувствую, что он нервничает, ему интересно, что я скажу.

— Это просто набросок, эскиз. Грубовато получилось, — говорит он.

Но я вижу, что он весьма самокритичен. Рисунок не грубый, все очень точно. Могу сказать, что капитан все подмечает: родинка на подбородке, морщинки на лбу, своенравные волосы, выскользнувшие из-под заколки и обрамляющие мое лицо. Он видит меня такой, какая я на самом деле. Губы на рисунке выглядят полными, но они такие и есть, хоть мне это и не по нраву. Я завидую женщинам с маленьким ртом, их губы, словно бутоны. Задумываюсь над тем, что, может, я ошибаюсь на его счет, и он вовсе не в восторге от меня. Я была бы рада некоторой лести с его стороны.

— Очень точно, — говорю я.

— Кое-что, да, — отвечает он. — Но вот эту часть я изобразил неверно. — Он дотрагивается до бумаги одним пальцем, проводя по моей нарисованной щеке. — Я старался, но уловить не смог. Эта часть вашего лица очень мила. Вот этот изгиб.

Он отводит руку от бумаги, дотягивается до моего лица и медленно проводит пальцем по моей щеке. От его прикосновения все слова испаряются. Мы стоим так некоторое время — его палец касается моей кожи. Жар его тела волной пробегает по моему.

Капитан опускает руку и делает шаг назад. Я не вынесу этого, не вынесу того расстояния, что между нами теперь.

— Могу я забрать рисунок? — спрашиваю его. Хочу, чтобы у меня осталось что-то от этого вечера, от него самого. Мой голос кажется мне таким далеким.

Он удивлен. Ему приятно.

— Да, конечно. Да.

Протягивает рисунок мне.

— Я должен идти, — говорит он. — Спасибо вам.

— А ваш бренди?

Я беру в руки бутылку.

— Оставьте. Это вам. Но, может, я зайду еще раз и мы вместе его выпьем?