Юрий Татаринов - Посланник Аллаха
Это странное пророчество подарило Баты-хану надежду. Конечно, он не верил в то, что вернется, думал, что это говорит голос самоуспокоения.
А вечером того же дня светлейший объезжал стан... Багадур следовал за ним как тень. В глазах воинов хан читал один и тот же вопрос: «Когда? Когда созреет твое решение, повелитель?» Потом он поднялся на горку к могиле несчастного Швейбана и долго стоял там с поникшей головой, как бы извинялся перед племянником... Неожиданно пошел дождь. Но солнце продолжало светить. Громадная радуга воссияла на востоке! Она казалась близкой: один из ее хвостов, переливаясь, купался прямо в долине, где располагался стан, а другой уходил на восток, туда, где была родина.
— Домой! — наконец решил хан. — Домой!
Это было уже окончательное решение. И хан намерен был завтра же утром оповестить о нем.
Ночью со стороны Новогородка засияли огни. Светлейший не поехал на штурм, передав заботы об этой кампании Кайдану. Первый же гонец утром принес известие, что крепость взята. Осажденные сдали ее без особого сопротивления. Светлейший тут же приказал сжечь ее...
На следующий день его громадное войско двинулось на восток, поползло, подобно насытившейся гигантской гидре. Светлейший вез груды золота и целый караван дорогих мехов. На подводах сидели тысячи пленных — в основном женщин и детей. А замыкали движущийся караван погонщики, гнавшие стада лошадей, овец и быков... И тем не менее Баты-хан не испытывал удовлетворения. Последний поход виделся ему неудачным.
— Эвелина, несравненная моя, звезда моя, — сидя в носилках, иногда шептал он так тихо, что его слышали разве что безмолвные слуги-китайцы. — Всю жизнь искал своего бога. И вот нашел. Ты — моя жизнь и мой бог!
Он мог проехать день и при этом не сказать ни слова. Но всякое мгновение помнил о возлюбленной, вызывал в памяти ее милый образ.
Воины смотрели в его сторону и порой видели, как он чему-то улыбался...
Прибыв в Орду, Баты-хан вскоре стал императором. Но даже это не принесло ему настоящего удовлетворения. Каждое утро, проснувшись и выйдя из своего величественного дворца в сад, он по целому часу вглядывался в сторону запада. Где-то там, за горизонтом, в двух тысячах верст от его государства, радовалась или печалилась, предавалась любовной утехе или плакала его единственная, его чистая, его желанная, — та, которую он с некоторых пор признавал за свое счастье и божество.
Глава 20. Божье пророчество
Во имя Аллаха Милостивого и Милосердного, — сказал Кундуз, начав утреннюю молитву.
В его жилище пробивались первые утренние лучи. Они растянули по каморе длинные светящиеся полосы, которые только прибавляли в своем сиянии. Теперь, когда Кундузу вспомнился тот счастливый месяц его жизни, бедняга желал знать правду.
— О Аллах, это говорю с тобой я, Кундуз, тот, кто ближе других к Тебе, Твой правоверный. О Господин Мой, сколько времени провели мы с Тобой в беседах! Но, как выяснилось, я не все знаю. Мне вспомнилась та женщина, христианка, по имени Эвелина, с которой я жил недолгое время, еще когда не знал Тебя. Вспомнился момент нашего прощания с ней. Бедняжка тогда пожаловалась на боль... Что это было, Всемогущий? Зачатие? Чье семя отяжелило ее?
И он замер, прислушался. И вскоре из чердачного проема явственно донесся голос. Повелитель правоверных ответил:
— Зачем тебе правда, сын мой? Разве то, что случилось тогда, может иметь теперь какое-то значение? Ведь прошло столько времени! Цепочка наследия того семени запутана...
— О Всемогущий, помоги! Хочу знать!.. У меня было много детей. Но то были плоды обычных развлечений. Хочу знать, имелся ли у меня ребенок от любимой?.. Черноволосая христианка пробудила во мне необыкновенную страсть! После нее у меня не было женщин!..
— Знаю, ты любил ее искренне!
— Я боготворил ее. Прости, Владыка!
— И это знаю!
— Она носила тогда дитя в себе! Ведь так?
— Верно!
— Чей это был ребенок?
— Понимаю, вопрос твой вызван желанием наконец успокоить себя! Долгие годы ты жил мыслью о ней! Ради нее упросил Меня вернуться!.. Так вот, открываю тебе истину: это твое дитя шевелилось в ее чреве! Швейбан опоздал!
— О Всемогущий! Ты несказанно обрадовал меня! Я счастлив!
— Ты выстрадал свое счастье!..
— Но какова судьба моего отпрыска? Кто он?
— А ты разве не догадываешься? Разве могла привести тебя десница Моя к кому-то другому?
— Пан Ибрагим, мой нынешний хозяин?..
— Пани Роза, супруга пана Ибрагима!.. Ты должен был об этом догадаться, когда увидел Лину!
— Лина!..
— Твоя возлюбленная родила девочку, похожую на себя!
Услышав сие, Кундуз так и остался сидеть с обескураженным выражением. Казалось, он онемел и оглох... Он так и просидел бы истуканом до ночи, если бы вдруг не услышал шлепки чьих-то босых ног. Догадавшись, что идет панночка, он попытался встать. Но гостья вошла раньше.
— Дядюшка Кундуз, простите, — глядя большими, ясными, чуть выпуклыми глазами на старика, прямо с порога сказала она. — Вы, кажется, молились?
— Ничего, радость моя, не беспокойся, — смущенно ответил пастух, — входи. Я уже свободен.
Кундуз наконец встал. Усаживая прибывшую, он поглядывал на нее так, словно впервые видел. Неожиданно он различил перстень на ее среднем пальце и, узнав большой рубин, возблагодарил Аллаха...
Тонкие черты лица Лины, ее пышные волосы, маленький ротик и курносый, с неповторимой линией, носик — все это несомненно являлось чудесным повторением внешности его возлюбленной. Лина так же косила глазки, была такой же желанной. И фигурка у нее была такая же тонкая и стройная, словно годовалая ветка. И только выражение лица и, конечно, характер ее значительно разнились с выражением и характером ее далекой прародительницы.
Божественная Эвелина источала холодное самолюбие, в то время как Лина была самой сердечностью.
Заметив, что панночка чем-то обеспокоена, старик спросил:
— Что случилось, дочка?
— Ой, дядюшка Кундуз, мне так нужен ваш совет! — тут же призналась гостья. И добавила: — Хочу открыть вам один секрет!..
— Говори, не бойся. Ведь мы друзья, — ответил старик. И осекся, подумав: «Больше, чем друзья...»
Но панночка не заметила его недомолвки. Она вдруг призналась:
— Я пришла пожаловаться на Касима! Смотрит на меня такими глазами!.. — в голосе бедняжки послышалось негодование. — Он не смеет так смотреть! — то было восклицание истинной гордячки. — Ведь он бедняк! Скажу папеньке — живо вышвырнет его из дому!.. А вчера признался Бахе, что любит меня и что никогда не женится! — последняя жалоба была высказана с явной обидой.
