Жозе Сарамаго - Воспоминания о монастыре
За несколько дней до того произошло в Мафре чудо, и состояло оно в том, что с моря подул сильнейший ветер, отчего деревянная церковь рухнула, брусья, бревна, доски, перекладины свалились наземь вперемешку с парусиной, словно от мощного дуновения Адамастора,[51] может, наши в этот миг огибали мыс, стоивший и ему, и нам таких мук, вот Адамастор и дунул в отместку, а кто возмутится по той причине, что чудом именуется разрушение, пускай сам рассудит, можно ли назвать сие иным образом, если знаешь, что король, пожаловав в Мафру и узнав обо всем, стал раздавать золотые монеты, именно так, раздавал с той же легкостью, с коей мы сообщаем об этом, ибо плотники за два дня восстановили церковь в прежнем виде, вот и множились золотые монеты, прямо чудо, как с хлебами, а монеты это еще лучше, чем хлебы. Король португальский, он монарх предусмотрительный, куда бы ни направился, всюду везет с собой сундуки с золотом в предвидении бурь и прочих подобных напастей.
Настал наконец день закладки, дон Жуан V провел ночь во дворце виконта, вход охранял главный пристав Мафры, под его началом состояла целая рота, а потому Балтазар решил не упустить случая и переговорить с солдатами, зря старался, никто из них не знал его, да что ему нужно, взбредет же такое, вспоминать про войну в мирную пору. Что топчешься у двери, человече, скоро выход его величества, и, выслушав эти слова, поднялся Балтазар на холм Вела, Блимунда была с ним, и им повезло, удалось проникнуть в церковь, этим не все могли похвалиться, а внутри церковь была загляденье, весь потолок увешан и разубран алой и желтой тафтою ярчайших оттенков, а стены покрыты богатыми аррасскими сукнами, и окна были, и двери, все как в настоящей церкви, причем на дверях и на окнах красовались занавеси из пунцовой парчи с золотыми позументами и бахромою. Когда пожалует король, для начала увидит он трехстворчатые широкие врата главного входа, а над ними полотно с изображеньем святого Петра и святого Иоанна, которые исцеляют нищего, попросившего у них милостыню у входа во храм, именуемый Иерусалимским, намек на чаянье новых чудес, которые, быть может, свершатся в здешних местах, хотя лучший звон в честь чуда это звон золотых монет, об этом чуде мы уж поведали, а над этим полотном еще одно, изображающее святого Антония, ему ведь и посвящена базилика, согласно особому обету короля, если мы не упомянули об этом раньше, как-никак шесть лет минуло, столько разных событий произошло за это время, что-то могли мы и упустить. Так вот, внутри, мы уже начали об этом, церковь загляденье, убрана роскошно, не верится, что это всего лишь балаган и послезавтра его уберут. С евангельской стороны, то есть слева от того, кто стоит лицом к алтарю, каковой не является главным лишь потому, что он единственный, и объяснения эти совсем не лишни, кто мы такие, в сущности, невежды, и только, приводим мы эти подробности лишь потому, что на смену вере и ее наукам придет время безверия и соответствующих наук, поди знай, кто будет нас читать, так вот, с евангельской стороны стоит на возвышении в шесть ступеней престол под балдахином, крытый драгоценной белой тканью, а напротив него еще один, но на возвышении всего лишь в три ступени, а не в шесть, повторяем так настойчиво, дабы все уразумели различие, и балдахина нет, это место не столь почетно, как вышеописанное. Здесь сложены облачения, которые наденет дон Томас ди Алмейда, патриарх,[52] и серебряная утварь, необходимая для святого обряда, и все свидетельствует о непревзойденном величии короля, который уже подходит ко храму. В церкви есть все, чему положено быть, слева от поперечного нефа сооружены хоры для певчих, обтянутые алой парчой, и орган имеется, зазвучит, когда придет пора, и там же, на особой скамье, воссядут каноники, состоящие при патриархе, а справа находится помост, к нему и направляется дон Жуан V, там он будет восседать во время церемонии, а придворные и прочие достойные люди займут места внизу на скамьях. Землю устлали тростником и дроком, а поверх положили зеленое сукно, из чего явствует, что весьма издавна свойственно португальцам пристрастие к красному и зеленому, из коих при республике составится национальный флаг.
В первый день освятили крест, огромный, в пять метров высотою, он подошел бы гиганту, Адамастору или кому другому, или Господу Богу во всем его величии, и пред этим крестом распростерлись ниц все присутствующие, а истовее всех сам король, проливавший обильно слезы благоговения, когда же поклонение кресту завершилось, подняли его четыре клирика, каждый со своей стороны, и водрузили на камень, заранее приготовленный, обтесывал его не Алваро-Дього, в камне было отверстие, куда и воткнули крест, ибо хоть крест и божественная эмблема, но не будет стоять стоймя, ежели не закреплен, другое дело люди, они и без ног могут держаться прямо, было бы желание, в этом все дело. Сладостно звучал орган, дудели флейтисты, заливались певчие, а за стенами церкви простонародье, не попавшее внутрь из-за давки или слишком неопрятного своего вида, те, кто пришли из селения и окрестных мест и не были допущены во святые пределы, довольствовались отголосками антифонов и псалмопений, и так прошел первый день.
А следующий день, Ну и денек, был ознаменован поначалу испугом, оттого что с моря снова задул сильный ветер, деревянная хоромина ходуном ходила, но все обошлось, ветер пошумел и спал, Ну и денек, воскликнем мы снова, семнадцатое ноября этого милостью Божией тысяча семьсот семнадцатого года, в этот день на месте закладки монастыря было учинено великое множество торжественных церемоний, уже в семь утра на пронизывающем холоду собрались на холме Вела священники из всех приходов, и каждый вкупе со всем причтом, и наблюдалось большое скопление народа, но мы не возьмем на себя смелость утверждать, что именно с этого дня повелось употреблять сие словосочетание, столь характерное для грядущих веков и газет. Король пожаловал к половине девятого, уже откушав утреннего шоколаду, каковой подавал ему виконт собственноручно, и по прибытии монарха выстроился крестный ход, впереди шестьдесят четыре аррабидских францисканца, затем местное духовенство, затем патриарший крест, шесть человек в коротких фиолетовых накидках, музыканты, капелланы в стихарях, многое множество разных церковнослужителей, затем свободное пространство, дабы усилить впечатление от следовавших позади участников процессии, и были то каноники в белых ризах и ризах расшитых, перед каждым выступали его служители дворяне, а сзади шли пажи, несли долгие подолы облачений, за ними шествовал патриарх в дорогих уборах и митре величайшей ценности, украшенной бразильскими каменьями, в замке шел король со своим двором, судья Мафры и муниципальные советники оной, коррежедор сего края и великое множество разного люда, более трех тысяч, если не ошибся тот, кто считал, и все это ради какого-то камня собрались здесь сильные мира сего, звучат рожки и литавры, гремит музыка, возвышающая Дух и подгоняющая тело, появляется пехота и кавалерия, и немецкая лейб-гвардия, и снова народ, много народу, никогда не видывало селение Мафра подобного многолюдья, однако же, поскольку церковь всех не вместит, входят туда лишь знатные особы, а из простолюдинов только тот, кто прошмыгнет да пролезет, перед этим солдаты прокричали приветствия, положенные по уставу, сильный ветер улегся, теперь с моря веял легчайший бриз, колыхавший стяги и женские юбки, свежий ветерок, приличествующий времени года, но сердца горели чистою верой, души ликовали, и если у кого-то от переутомления воля рвалась вон из тела, Блимунда была тут как тут, и беглянка не пропадала зря и не улетала к звездам.
