Джейн Фэйзер - Изумрудный лебедь
— Боюсь, это костюмированное представление не будет иметь успеха, — сказала Миранда, помолчав с минуту.
— Что?
Гарет, изумленный этими словами, смотрел на нее сверху вниз. Миранда отвела взгляд. Взор ее теперь был устремлен на волны за кормой.
— Боюсь, я не смогу сыграть ее роль, — сказала она просто. — Сегодняшний вечер прошел ужасно. Я сделала столько ошибок, а ведь там присутствовали только ваши друзья и семья и все происходило у вас в доме.
— Не будь глупышкой, — резко возразил он. — Конечно, ты сможешь с этим справиться. Сегодня ты вела себя очень хорошо. Ведь ты совсем не подготовлена к этому.
По крайней мере он это понял, размышляла Миранда. Он впервые признал вслух сложность ее задачи.
— Все-таки, я думаю, вам было бы лучше найти кого-нибудь другого, — сказала она наконец. И тут же почувствовала горечь и сожаление. Она сама не понимала почему, ведь при одной мысли о том, что ей предстоит пережить еще немало таких же вечеров, как сегодняшний, ей становилось не по себе.
Гарет расставил ноги пошире, чтобы выдержать покачивание судна, вдыхал свежий ночной ветер, слышал плеск темной воды, видел трепетные огни проплывающих навстречу барж и других речных судов. Ночь была ясная, небеса над Лондоном сверкали тысячами звезд.
Чувства Гарета были, как никогда, обострены. Миранда была так близко! Настолько близко, что он пронзительно чувствовал каждое ее движение, каждый вздох. Руки ее свободно лежали на перилах, и под светом масляного светильника был отчетливо заметен блеск золотого браслета ее покойной матери, мягкое сияние жемчуга и зеленое свечение изумруда. У нее были красивые, изящные руки. Но он знал, сколько силы таится в этих на вид хрупких руках, сколько силы в этом столь миниатюрном теле.
— Милорд? — Она нерешительно окликнула графа, ощущая неловкость от его молчания, которое, как ей показалось, длилось уже целую вечность.
— Больше нет никого, кто мог бы так хорошо сыграть эту роль, — возразил Гарет, понимая, что говорит чистую правду. — Если ты этого не сделаешь, мне придется пожертвовать кое-чем… очень дорогим для меня. Твое право — сделать выбор.
Миранда подняла на него глаза. Он смотрел куда-то на другой берег реки, и она не могла видеть его глаз, но уловила решительное выражение лица и то, как твердо сжаты его челюсти.
— Почему так важно, чтобы Мод вышла замуж за французского герцога?
При этом вопросе Гарет повернул голову и посмотрел на нее, все еще стоящую у перил за его спиной. И теперь она снова заметила чуть презрительный изгиб его губ и насмешливый блеск в глазах.
— Честолюбие, Миранда. Всего лишь мое честолюбие. Эгоизм, если тебе будет угодно это назвать так, но для меня очень важно, чтобы моя семья вернула себе то положение, которое мы занимали, пока гугенотов не
начали преследовать во Франции. Родство с Руасси, а следовательно, и с французским двором, поможет этому.
— И вы станете могущественным?
— Да. — Он вернулся к созерцанию темной воды и очень тихо добавил: — Да, очень могущественным.
Но он не сказал вслух всего, о чем думал. Что, только достигнув влияния и власти, он сможет отделаться от того, что оставила ему в наследство Шарлотта: от ужасного стыда и чувства вины, вызванного тайной догадкой, которую он не мог поведать никому.
Миранда покусывала неровный ноготь на одном из своих пальчиков и хмурилась.
— Но если Мод действительно не захочет этого, вы ведь не сможете принудить ее пожертвовать собой ради вашего честолюбия?
— Думаю, что Мод одумается и ее разум возьмет верх над упрямством, — ответил Гарет. — Но пока этого не произойдет, важно хорошо встретить ее поклонника. Он должен увидеть покорную невесту.
Миранда сглотнула. Возможно, она и могла бы с этим справиться, но как ей все это вынести? Даже за пятьдесят золотых? Деньги были большие — это могло бы помочь всей труппе найти убежище на зиму, не испытывая обычной нужды в страшные, суровые зимние месяцы. Это были огромные деньги, которые при разумном вложении могли обеспечить Миранде долгие годы спокойной жизни. Имела ли она право лишить своих друзей подобной помощи? Ведь эти люди взяли ее к себе младенцем, делили с ней все, что имели, заботились о ней. Они были единственной семьей, которую она знала и которую ей суждено было узнать.
Гарет, чувствуя, что она смотрит на него, снова повернулся к ней и встретил ее вопрошающий взгляд.
— Мне надо, чтобы ты это сделала, Миранда, — сказал он. — Для меня.
Сомнения тотчас покинули ее, и она кивнула:
— Очень хорошо, милорд. Я сделаю все, что смогу.
Когда он обратился к ней так, она не смогла отказать. Он был добр к ней даже до того, как попросил ее сослужить ему эту службу. Но главным было другое — он нравился ей. Ей приятно было находиться с ним рядом, чувствовать на себе его взгляд, ощущать тепло его улыбки и то, как он легко прикасался к ней. Ей нравились его дружелюбие и общительность, его манера говорить с ней.
Он улыбнулся, и маска, которая была ей так неприятна, будто спала с его лица. Оно снова стало веселым и озорным, в глазах заблестели смешинки, зубы блеснули в улыбке.
— Я буду твоим вечным должником, Светлячок.
Он приподнял пальцем ее голову за подбородок, наклонился и поцеловал в губы.
Он просто хотел таким образом выразить свою благодарность. Это было знаком скрепления сделки, и Гарет был совсем не готов к тому, что почувствовал. Когда губы Миранды приоткрылись навстречу его поцелую, он испытал странное потрясение, будто его ударили в живот. Запах ее кожи и волос заворожил его. Руки его поднялись, и он заключил в ладони ее лицо, почувствовав ее удивительно нежную и упругую кожу под пальцами. Она слегка покачнулась, и ее легкое и гибкое тело чуть коснулось его. Это было мгновенное прикосновение, но оно вызвало в его теле живейший отклик, и кровь ударила ему в голову, а в ушах зазвенело. Он отпрянул, стремительно отвернулся и снова принялся смотреть на воду. Руки его вцепились в поручни, и он тряхнул головой, стараясь освободиться от осаждавших его смутных образов.
Миранда прикоснулась к своим губам. Они горели, хотя поцелуй Гарета был легким. Ее вдруг бросило в жар. И от этого лихорадочного жара по спине ее поползли струйки пота, и такие же струйки заскользили вниз по ложбинке между грудями. И груди ее тоже заныли, соски стали твердыми и приподнялись, упираясь в корсаж платья, а по бедрам и внизу живота разлилась странная истома.
Барка причалила к пристани у Монастырской улицы. От реки к Лутгейт-Хиллу вели узкие улочки, и над скопищем близко расположенных друг к другу крыш возвышался купол собора Святого Павла.
— Тебя отвезут домой, — сказал Гарет и не узнал собственного голоса: настолько хриплым он ему показался. — Саймон, я сам доберусь до дома.
