Уильям Коллинз - Опавшие листья

– Простите меня, Регина, если я оскорбил вас, вы так жестоко обманули мои ожидания. Я говорил без умысла обидеть вас, более я не могу ничего сказать.

Она проворно обернулась и взглянула на него. В его голосе слышалась такая зловещая покорность, такое угрюмое самоотречение, что она испугалась. Она никогда не видала у него такого страждущего вида, как теперь.

– Я прощаю вас от всего моего сердца, Амелиус, – сказала она и робко протянула ему руку.

Он взял ее, молча поднес к губам и снова опустил ее. Она вдруг побледнела. Она любила Амелиуса насколько могла. Сердце ее замерло, она с ужасом спрашивала себя, не потеряла ли она его.

– Я боюсь, не я ли оскорбила вас, Амелиус. Не сердитесь на меня. Не делайте меня еще более несчастливой.

– Я не сержусь на вас, – отвечал он со спокойной покорностью, которая привела ее в ужас. – Вы не могли полагать, Регина, что я радостно отнесусь к десяти годам ожидания.

Она взяла его руку и сжала ее в своих, точно любовь его к ней заключалась тут, и она не хотела выпустить ее.

– Если вы хотите предоставить это мне, то срок будет не так долог, – заговорила она. – Будьте к моему дяде ласковы и почтительны вместо того, чтоб говорить ему жесткие слова. Или позвольте мне умилостивить его, если вы слишком горды для этого. Могу я сказать ему, что вы не имели намерения оскорбить его и что вы мне предоставляете наше будущее?

– Конечно, – отвечал Амелиус, – если вы полагаете, что это может принести пользу. – Его тон высказал гораздо более, он прямо выражал: «Я не верю ему, как вы».

– Это может принести большую пользу, – настаивала она. – Он позволит мне вернуться домой и не будет препятствовать вам посещать нас. Он не любит, чтоб ему оказывали пренебрежение и недоверие. Да кто это любит? Будьте терпеливы, Амелиус. Я уговорю его требовать от вас менее денег, лишь то, что можете вы приобрести своими способностями в продолжение десяти лет. – Она ждала ответа, который бы хоть сколько-нибудь ободрил ее, но он только улыбнулся. – Вы говорите, что любите меня, – сказала она, отступив от него с укоризненным взглядом, – а вы даже не верите моим словам.

Она замолчала и обернулась назад с легким криком. Поспешные шаги послышались по ту сторону вечно зеленой чащи. Амелиус пошел назад по дорожке и встретил Фебу.

– Не оставайтесь здесь ни минуты дольше, сударь, – закричала девушка. – Я из дома, там нет мистрис Ормонд, и никто не знает, где она. Идите скорее к калитке, пока есть еще время.

Амелиус вернулся к Регине.

– Я не должен вводить девушку в беду, – сказал он. – Вы знаете, куда писать мне, прощайте.

Регина сделала горничной знак удалиться. Никогда Амелиус не расставался с ней так, как теперь. Она забыла горячие объятия и страстные поцелуи, она приходила в отчаяние при мысли, что потеряет его.

– Амелиус, не сомневайтесь в моей любви. Скажите мне, что вы верите, что я люблю вас. Поцелуйте меня прежде чем уйдете.

Он поцеловал ее, но не так, как прежде. Он произнес слова, которых она желала, но не от сердца. Она позволила ему идти, упреки были бы теперь неуместны. Феба застала ее бледной и неподвижной на том месте, на котором они расстались.

– Дорогая моя мисс, что с вами? – вскричала она. И госпожа ее мрачно ответила ей словами, которые никогда прежде не сходили с уст ее: «О, Феба, я желала бы умереть!»

Глава XVI

Таково было впечатление, оставленное в душе Регины свиданием в питомнике.

Впечатление же, оставленное в душе Амелиуса, выразилось вечером того дня в сильных словах, сказанных в ответ на вопрос его друга: «Что нового?»

– Займите чем-нибудь мой ум, Руфус, или я все брошу и отправлюсь к черту.

Этот житель Новой Англии был слишком умен, чтоб беспокоить Амелиуса расспросами при подобных обстоятельствах. «Так вот что!» – промолвил он и только. Вынув из кармана письмо, он спокойно положил его на стол.

– Ко мне? – спросил Амелиус.

– Вы требуете какого-нибудь занятия для вашего ума, – отвечал Руфус. – Здесь вы найдете его.

Амелиус прочел письмо. На нем стоял штемпель Гемаденского заведения. Секретарь приглашал Амелиуса в самых лестных выражениях прочесть в зале заведения лекцию о христианском социализме, применяемом на практике в Общине Тадмора. Ему предлагали две трети сбора за места и предоставляли свободу назначить какой угодно вечер и какое угодно увеселение по окончании чтения. О дальнейших подробностях мог он условиться с секретарем, если примет это предложение.

Прочитав письмо, Амелиус взглянул на своего друга.

– Это устроили вы? – спросил он.

Руфус сознался со свойственной ему откровенностью. У него было рекомендательное письмо к секретарю, и он представил его сегодня утром. Заведение нуждалось в чем-нибудь новом, чтоб привлечь к себе его членов и публику. Не намереваясь читать сам, он подумал об Амелиусе и выразил свою мысль. «Я заметил – прибавил Руфус смиренно, – что не ручаюсь, что вы согласитесь взойти на подмостки, но секретарь человек горячий и заявил, что попытается».

– Зачем мне отказываться? – раздраженно спросил Амелиус. – Секретарь рассыпается передо мной в любезностях и доставляет мне случай высказать наши принципы. Вы, может быть, думаете, – прибавил он спокойнее после короткого размышления, – что я не гожусь для этого. В таком случае я не буду вам противоречить.

Руфус покачал головой.

– Если б вы провели свою жизнь на этом небольшом, мизерном острове я, может быть, сомневался бы в вас. Но Тадмор лежит в Соединенных Штатах. Здесь не упражняются молодые люди в красноречии, и не говорили ли вы мне, что есть американец, гражданин, имеющий голос в этом обществе. Вы не угадываете, нет? Хорошо, я подразумеваю мистера Фарнеби, я говорю себе, конечно, не секретарю, Амелиус должен уважать взгляды мистера Фарнеби. А что скажет на это дядюшка Фарнеби?

Горячий темперамент Амелиуса мгновенно дал о себе знать.

– Какой черт! Что мне за дело до взглядов Фарнеби, – вспылил он. – Если есть в Англии человек, которому нужно бы вколотить в тупую голову принципы христианского социализма, так это мистер Фарнеби. Увидитесь вы еще с секретарем?

– Я могу повидаться с ним сегодня же вечером, – отвечал Руфус.

– Скажите ему, что я берусь читать, и передайте ему мою благодарность и приветствия. Если я буду иметь успех, – продолжал Амелиус, воодушевляясь новой идеей, – я могу приобрести себе имя как профессор, а имя те же деньги, а деньги будут побивать Фарнеби его собственным оружием. Это будет попытка в критический момент моей жизни, Руфус.

– Да, – согласился Руфус, – я повидаюсь с секретарем.

– А почему не пойти мне с вами? – спросил Амелиус.