Маргарет Барнс - Торжество на час
— У них… у Мэри Талбот… наверное, скоро будет ребенок? — едва слышно спросила она.
Джокунда любовно начала расчесывать длинные цвета вороного крыла волосы Анны, которые, казалось, были слишком тяжелы для ее маленькой изящной головы.
— Об этом ничего не известно, — ответила она. — Но, говорят, замок Врессел стал напоминать волчью яму. Новый граф холоден как лед, а его супруга сгорает от обиды и возмущения.
Анна была рада слышать это, но в то же время жалела Гарри. Она представляла себе, как неохотно он разделял супружеское ложе с нелюбимой женщиной и какой радостью стало бы оно, будь на ее месте Анна.
Если бы только у Гарри хватило тогда сил сопротивляться воле отца чуть дольше!
Она осуждала Гарри за недостаток твердости, но прощала его. Она понимала, что слова — словами, но когда доходит до дела, кто может противиться воле короля, Нортамберленда, Уолси? У них в руках власть. Их можно только молча ненавидеть.
— Есть и другие мужчины, — резонно заметила Джокунда, убрав в сторону гребень и чашку с бульоном.
— Да, но только один смог воспламенить мою душу, — твердо сказала Анна. — Я знаю, пройдет время, в моей жизни появятся другие мужчины. Может быть, они смогут разбудить во мне страсть. Такие были и раньше. Но никогда больше я не полюблю так, всем сердцем. Эта любовь делала меня доброй, великодушной…
Былое оживление появилось на лице Анны. Она приподнялась с подушек, прижав руки к груди.
— Боже мой, какой я была тогда! Именно такой вы всегда хотели меня видеть, Джокунда. Потому что любить истинно и быть любимой — это значит стать выше всего мелочного, низкого; это очищение, отречение от себя, благодарность Всевышнему за то, что живешь…
Но оживление Анны длилось недолго. Она вновь натянула на себя обшитое горностаем одеяло, и прежнее раздражение вернулось к ней.
— Прекрасно! Гарри теперь — граф Нортамберленд. Его любимый Врессел отныне принадлежит ему, так же как и уродливое тело Мэри Талбот. И пусть воспоминания о том, что он потерял, сожгут его!
— Нэн, остановись, ты опять доведешь себя до горячки!
— Да, я знаю, знаю. Вы видите, какая злоба сидит во мне. Но это они виноваты, они — в том числе Уолси и король! Если бы я могла заставить короля страдать, как страдаю я, или унизить Уолси, как он унизил мою любовь в тот день!
В приступе нервной головной боли Анна судорожным движением зажала уши ладонями.
— О, Боже мой, когда этот проклятый охотник перестанет трубить в свой рог?
Но звуки рога и голоса охотников стали слышнее. Собаки с лаем неслись через парк.
— Боже милостивый! Это же король! — воскликнула Джокунда.
Через секунду Анна босиком, едва дыша, стояла рядом с Джокундой у окна.
Действительно, к дому подъезжал Генрих Тюдор собственной персоной. Приятное лицо, добродушная улыбка.
Интересно, чему он так рад? Тому, что застал людей врасплох? Он растоптал ее жизнь, а теперь решил потешить себя картиной ее страданий?
Анна чувствовала, как тяжелая волна ненависти поднимается в ней.
— Наверное, он приехал для того, чтобы обсудить какие-то государственные дела с твоим отцом, — стараясь успокоить ее, сказала Джокунда и поспешила из комнаты, чтобы встретить короля.
За время болезни Анна, уйдя в глубь своих переживаний, редко вспоминала Генриха Тюдора, но если и думала о нем, то только с болью и ненавистью. Ее разбитое сердце не могло чувствовать мелких толчков тщеславия. В любом случае, она считала, что то лестное предпочтение, которое он оказывал ей, не могло смыть нанесенной обиды.
На лестнице послышались торопливые шаги и взволнованные голоса. Джокунда вновь появилась в комнате, на этот раз в сопровождении Симонетты и Мэтти, камеристки Анны, которая несла на вытянутых руках лучшее, парадное платье госпожи.
— Отец приказал тебе сойти вниз, — сказала леди Болейн.
— Я плохо себя чувствую, — попробовала уклониться Анна, забираясь обратно под одеяло.
— Вы достаточно хорошо чувствовали себя вчера, когда спускались вниз, чтобы поиграть с вашей собакой, — строго заявила Симонетта.
Но Анна не обратила на нее внимания.
— Вы хотите, чтобы я стала такой же распутницей, как Мэри? — бросила она вызов своей благочестивой мачехе.
На глазах Джокунды Болейн показались слезы, а руки потянулись к четкам, висевшим у нее на поясе.
— Ты же знаешь, я бы все отдала, только бы не допустить этого, — сказала она.
— Тогда прикажите Мэтти отнести платье обратно.
— Никто не может ослушаться, если речь идет о желании короля, — торжественно произнесла Симонетта. — Разве не достаточно вы уже доставили хлопот вашему бедному отцу, Нэн?
Но Анна пропустила мимо ушей эту величественную тираду.
— Это касается только нас с миледи, — резко заметила она.
Джокунда движением руки велела разочарованной камеристке выйти из комнаты.
— Я всегда повиновалась мужу, но сейчас сделаю все, чтобы помочь тебе, — сказала она.
— Но король ждет! — протестующе воскликнула Симонетта.
Бог мой! Пожелай вдруг король Англии ее тощее, изголодавшееся по любви тело, уж она бы не задумывалась!
— Для него ожидание будет новым развлечением, — ехидно заметила Анна, устраиваясь поудобнее на подушках.
Сэр Томас больше не посылал за дочерью. Побуждаемый ли собственной тревогой или нетерпением высокого гостя, но он явился сам.
— Ради Бога, что все это значит? — вскричал он, увидев дочь все еще лежащей в постели, а Джокунду и Симонетту праздно стоящих рядом. — Немедленно встань и оденься, ты, ленивая неблагодарная девчонка! И пусть они наведут хоть какой-нибудь румянец тебе на щеки! Не советую вам, всем троим, терять время и выводить меня из терпения в присутствии короля!
— Не могли бы вы принести извинения королю за нашу дочь, принимая во внимание ее болезнь и предвидя, какой позор ждет нас всех, если… — отважно начала Джокунда.
Муж глянул на нее как на сумасшедшую.
— Позор? — повторил он. — Скажи лучше, честь. Ты разве не слышала, что Его Величество обещал сделать меня смотрителем Пенхурста и всех окрестных охотничьих угодий?
Сердце у Анны тяжело билось, но она собрала все силы и мужество.
— Король разрушил мою жизнь, а я должна отдать ему себя на развлечение?! — со слезами в голосе воскликнула она. — Никогда! Даже если он пообещает сделать тебя лордом-канцлером!
Хозяин Хевера потерял дар речи от изумления. Впервые в их семье его железная воля столкнулась с другим, не уступающим ему по силе характером. Он бы ударил Анну и насильно стащил с кровати, если бы Симонетта, хрупкая отважная Симонетта, не удержала его за руку. На нее-то и обрушился гнев сэра Томаса.
