Элизабет Лоуэлл - Только моя
— Именно.
— Это неразумно.
— Как и наш с тобой брак.
— Вулф, — сказала она мягко.
— Скажи только слово. В нем всего два слога. Произнеси его.
Он хотел услышать от нее слово «развод».
После короткой паузы она четко проговорила:
— Седло.
— Что?
— Седло… Как раз два слога, не правда ли?
Вулф быстро отвернулся, чтобы Джессика не успела заметить смешинки в его глазах. Он рассортировал стопки тонкого белья, стараясь не смотреть на панталоны и лифчики из тончайшей материи и не вспоминать о том, как выглядела Джессика в разорванном пеньюаре и с кровавыми подтеками на груди.
«Странно, что я не слышал ее криков в тот вечер, — саркастически подумал Вулф. — Но тогда в нее впились зубы не чьи-нибудь, а лорда, будь проклят этот пьяный козел… А теперь рука какого-то полукровки посмела коснуться ее аристократического тела. Вот она и разница…»
Вулф с проклятьем швырнул белье в чемодан. Затем последовал второй гарнитур для езды. Джессика добавила шерстяные носки. Чемодан был полон.
— Ты лучше выбрось кое-что из другого чемодана, — посоветовал Вулф, застегивая ремни. — У тебя всего лишь две смены одежды.
— Отлично. Не придется много стирать.
Вулф незаметно для Джессики хмыкнул. Когда он оторвал взгляд от чемодана, на его лице не было и следа улыбки. Коварный эльф умел ловко находить бреши в его обороне.
— Я вполне серьезно говорю об одежде, — сказал он, показывая на горы платьев из тонкой шерсти и шелка и атласные туфли, стоящие у кровати. — Может быть, тебе лучше взять это вместо удочки и книг?
— Мои шелковые платья не знают ни одного стихотворения, и я сомневаюсь, что смогу поймать хотя бы одну знаменитую радужную форель, бросая в нее туфлей.
Вначале Вулф решил, что Джессика снова поддразнивает его. Однако затем он понял, что она имела в виду. Она предпочитает поэзию и рыболовные снасти элегантной и роскошной одежде. Это был выбор, который могла сделать совсем юная Джесси, а не то аристократическое создание, которое блистало великолепной прической и пьянило тонкими ароматами на балу в день своего двадцатилетия.
— Переоденься в платье для езды, пока я буду заниматься остальными приготовлениями, — сказал Вулф.
Он отвернулся, подумал, затем вернулся и выдернул меховое покрывало из-под кучи платьев. Он заметил, что Джессика смотрит на него с любопытством и настороженностью.
— Возможно, нам придется спать на снегу, — пояснил Вулф. — Если ты вложишь это в спальный мешок, тебе наверняка будет тепло.
Джессика прищурилась, удивленная заботливостью Вул-фа в такое время, когда он был явно не в восторге от нее.
— Спасибо.
— Вам не следует быть такой мрачной, ваша милость. Я хочу развода, а не похорон.
Она посмотрела на широкую удаляющуюся спину Вулфа и незаметно для себя вздохнула. Нахмурившись, она потянулась рукой за спину, чтобы расстегнуть противные пуговицы. Их было меньше, чем на дорожном платье, но все же достаточно много, и обойтись с ними беа посторонней помощи было весьма непросто. Она хотела было позвать на помощь Вулфа, но тотчас же отказалась от этой мысли. Джессика мало знала о мужчинах и мужской страсти, из горького брачного опыта своей матери она вынесла убеждение, что чем меньше на женщине одежды, тем горячее стучит в мужчине кровь и тем злее он становится, если ему отказывают
Воспоминания о событиях вчерашнего вечера понеслись в голове Джессики, бросая ее в дрожь не только от страха. Удовольствие, которое подарили ей руки Вулфа, ни с чем нельзя сравнить. Если он при физической близости испытывает такое же удовольствие, неудивительно, что он так рассердился, когда ему было отказано.
«Мы не можем так жить всю жизнь»
Затем Джессика подумала о том, что ожидает ее в случае согласия на развод и возвращения в Англию, о дальнейших неотвратимых попытках леди Виктории выдать свою подопечную замуж за какого-нибудь достаточно старого, достаточно богатого лорда, жаждущего иметь детей. И она вынуждена будет повторить судьбу своей матери.
Этого она решила избежать во что бы то ни стало. Возможно, Вулф предпочитал развод похоронам, но Джессика этого мнения не разделяла.
Существовали вещи хуже смерти. Она была уверена в этом так же, как в том, что у нее бьется сердце. Она видела это во сне, когда к ней приходили страшные воспоминания и кошмары, а ветер нечеловеческим голосом обещал ей ад на земле.
Застонав, Джессика закрыла лицо ладонями.
«Боже, — прошептала она, — сделай так, чтобы Вулф смягчился, больше я так не могу».
8
Джессика стояла в растерянности перед одним из многочисленных торговых прилавков. Она привыкла, что отрезы тканей приносили белошвейки в дом лорда Стюарта, или иногда она приезжала в ателье наиболее модного портного. Идея покупки готового платья и привлекала Джессику своей практичностью, и смущала своей непривычностью.
— Миссис Лоунтри? Это вы?
Манера характерно растягивать слова подсказала Джессике, кто это, еще до того, как она обернулась.
В ее глазах заискрилась радость при виде крупного блондина со шляпой в руках и широкой улыбкой на лице.
— Рейф! Какая приятная неожиданность! Что вы делаете в Каньон-Сити? Зажила ли ваша рука?
Он пошевелил левым плечом.
— Немножко тянет и чешется, как дьявол, но в остальном все отлично. У меня никогда так быстро не заживало. Это, я думаю, все ваши руки и удивительные шелковые бинты.
— И мыло.
— И мыло, — согласился Рейф, кивнув головой.
— Что вы делаете в Каньон-Сити? — повторила Джессика. Затем вдруг вспомнила. — Ой, простите меня! Это невежливо с моей стороны. Но я знаю Соединенные Штаты во многом по рассказам Бетси, а Бетси мне этого не говорила.
Выгоревшие на солнце брови Рейфа приподнялись.
— Бетси?
— Моя горничная-американка. Точнее, бывшая, пока мы не добрались до Миссисипи. Она рассказывала мне о многих ваших обычаях, но забыла о самом главном на Западе.
— Может быть, вы расскажете мне о нем. Я тут человек новый.
Джессика вздохнула с облегчением.
— Ну, тогда хорошо, значит, я не оскорбила вас своим вопросом. Вулф на этот счет высказывался вполне определенно: никогда нельзя спрашивать у человека с Запада, чем он занимается или почему он здесь оказался.
— В Австралии тоже так, — сказал Рейф с улыбкой, — да и в Южной Америке…
— В Англии не так, разве что среди людей определенного круга.
— Среди преступников? — спросил он напрямик.
— Господи, я, кажется, оскорбила вас.
Рейф мгновенно разразился самым безмятежным смехом.
