Валериан Светлов - Рабыня порока
Его сопровождал Меншиков.
Они шли навстречу Марье Даниловне.
Когда она поравнялась с ними, то остановилась в почтительно-склоненной позе, и на лице ее отразилось восторженное выражение при виде царя.
И царь обратил на нее внимание.
Он зорко своим пронизывающим орлиным взором всмотрелся в ее красивое лицо и, мало стесняясь, громко спросил у Меншикова:
– Кто сия зело великолепная дама?
Меншиков хмуро взглянул на Марью Даниловну и поклонился ей. Он был в этот день не в духе и еще помнил свою неудачу на ассамблее у неприступной для него красавицы.
– Марья Даниловна Гамильтон, ваше величество, – ответил он вполголоса, без всяких дальнейших объяснений.
Но Марья Даниловна взглянула на него таким многообещающим взглядом и так мило и ласково улыбнулась ему, что светлейший мгновенно смягчился и еще сказал несколько слов царю, которых Гамильтон не могла расслышать.
При звуке чужеземного имени царь насторожился.
– Иноземка? – спросил он у Марьи Даниловны.
– Рождена таковой, но я сама – подданная вашего величества.
– Так. А с каковой, примерно, целью пожаловали вы в наш сад?
– Имела неудержимое желание видеть государя.
Петр улыбнулся простоте и искренности ответа.
– Любопытство, государыня моя, считалось большим грехом у всех людей и у всех наций, однако, я опробую оный человеческий недостаток, поелику сам весьма любопытен. Того ради любопытства и я спрошу вас: како показался вам царь? – засмеялся он.
– Весьма велик, – ответила она и улыбнулась самой очаровательной улыбкой.
Царь громко рассмеялся.
– Сие имеет двоякое значение. О величии ли роста намекаете вы?
– Нет, государь. Великая душа не может обитать в тщедушном теле. И такой взгляд не может быть отражением мелкой души, – с деланным восторгом проговорила она.
– Ваши замечания весьма для меня лестны, государыня моя, и я вижу, что вы весьма остры умом и находчивостью. А для чего, ежели вы знакомы с Александром Даниловичем, не представил он вас ко двору нашему? Императрице, полагаю, такая дама была бы очень кстати.
Сердце Марьи Даниловны радостно, но вместе с тем тревожно забилось.
– Государь! – страстно сказала она, – это мечта всей моей жизни! Но светлейший…
Она не договорила, так как Меншиков нагнулся к царю и что-то тихо сказал ему.
– Пустое, Александр, – ответил царь, – что из того, что штаты полны. Для любезной и светской дамы всегда отыщется место. Наш двор не так богат образованными женщинами. Я поговорю с царицей.
– О, государь! – только и могла промолвить в избытке чувств Марья Даниловна.
Царь наклонил голову, и свидание кончилось.
Она пошла дальше.
Следует ли ей теперь встречаться с царицей? Или пойти домой и ожидать следствия разговора с царем? Но ежели она будет представлена императрице без предварительного свидания с ней, не будет ли ей тогда худо? И не восстанет ли императрица Екатерина против нее? Ведь ее влияние на царя до сих пор еще очень сильно.
Эти вопросы, на которые она не могла найти в себе разрешения, хотя задавала их неоднократно, волновали ее.
Между тем, какая-то неведомая и таинственная сила толкала ее вперед, и она шла, почти машинально, подчиняясь этой странной силе.
На повороте одной аллеи она очутилась лицом к лицу с Екатериной.
Эта встреча была до того неожиданной, что Марья Даниловна сильно смутилась, оробела и хотела повернуть назад.
Но деваться было некуда, и она склонилась пред императрицей, сильно покраснев и сдерживая биение своего сердца рукою.
Она взглянула на Екатерину.
Да, это была Марта Рабе, та молодая женщина, с которою она свиделась впервые в таверне «Голубая лисица»; те же глаза, тот же цвет лица, только она стала теперь несколько дороднее, и в осанке ее появилась какая-то величественность, а в выражении глаз что-то властное, чуть-чуть гордое.
«Как высокое положение меняет людей», – подумала Марья Даниловна с мучительной завистью.
Все смущение ее вдруг прошло, и, подняв голову, она смело и прямо посмотрела Екатерине в глаза.
Царица, по-видимому, узнала ее в ту же минуту, потому что сильно вздрогнула. И Марья Даниловна поняла, что она узнана.
Но Екатерина смутилась лишь на мгновение. Она быстро пришла в себя и спокойным голосом, в котором звучала нота повелительности, она сказала Марье Даниловне, окинув ее равнодушным и скользящим взглядом.
– Здравствуйте. Вам что-либо нужно?
Марья Даниловна вспыхнула. Она была оскорблена и этим тоном, и этим взглядом, и очевидным нежеланием императрицы вспоминать прошлое. Но она все-таки почтительно и даже подобострастно ответила ей:
– Да, ваше величество, я бы хотела изложить вам одной.
Екатерина недовольно нахмурилась и сделал сопровождавшей ее придворной даме знак удалиться. Оставшись вдвоем, царица проговорила:
– Говорите.
Она выражалась свободно по-русски, хотя с заметным акцентом.
– Говорите же, что вы желаете. Но, ежели дело идет о просьбе, то вам следует подать ее светлейшему князю Меншикову. Как ваше имя?
Этого оскорбления Марья Даниловна снести не могла, и тут же в душе ее созрел далекий план мести. Вся жизнь ее, очевидно, складывалась так, что ей нужно было кому-нибудь мстить…
Но она ничем не выдала волновавших ее чувств, а по-прежнему почтительно ответила:
– Я бы желала, ваше величество, поступить к вам в услужение, быть при дворе. Зовут меня Марьей Даниловной Гамильтон. Имея счастье встретить вас, государыня, здесь в саду, я льстила себя надеждой, что удостоите узнать меня…
– Я вас вовсе не знаю и имя ваше слышу в первый раз, почему нахожу вашу просьбу неисполнимой, – твердо проговорила императрица, очевидно запрещая ей говорить о прошлом.
Но Марья Даниловна была не из пугливых и принадлежала к тем редким женским натурам, которые не легко отказываются от раз намеченной им себе цели и которые только сильнее возбуждаются, когда возникают препятствия к достижению этой цели. Кроме того, в эту минуту гнев оскорбленного самолюбия владел ею.
Еле сдерживая себя, чтобы не наговорить царице в первое же свидание лишнего, она ледяным тоном ответила ей:
– Прошу милости вашей, государыня, дабы вы выслушали мою просьбу до конца.
– Вашу просьбу исполнить невозможно, – повторила Екатерина, – по крайней мере, в настоящее время. Я вас не знаю, а незнакомых мне лиц я не могу приближать к себе.
Марья Даниловна кипела от злости. Она видела, что свидание это тягостно для императрицы и что Екатерина, проговорив последние слова, сделала решительное движение удалиться и повелительно взглянула на просительницу, как бы приказывая ей дать дорогу.
