Барбара Картленд - Любовь и колдовство
— Как это заманчиво! — мечтательно сказала Саона. Однако десять лет, прожитые в стране, где убийства стали самым привычным делом, не могли пройти бесследно для молодой, несведущей в жизни девушки. Хотя Саона провела эти годы в тиши обители, страх, пережитый в детстве, опасность разоблачения приучили ее ожидать от любого предприятия самого худшего.
— А что, если нас поймают? — спросила она.
В глазах девушки Андре прочитал смертельный ужас.
— Что ж, тогда мы умрем, — спокойно ответил Андре. — Но мне кажется, что бог взял меня под свою защиту. А если верить Томасу, Дамбалла отнесся ко мне более чем благосклонно. Будем надеяться, что высшие силы не оставят нас, — сказал Андре шутливо и в то же время торжественно.
— А как Дамбалла сказал вам, что надо найти Саону? — заинтересовалась девушка.
Признавшись, что она не монахиня, Саона стала держаться более непринужденно. Было очевидно, что запретные верования и обряды вуду вызывают у нее острое любопытство.
— Хотя любой европеец может подумать, что я стал жертвой мистификации, я убежден, что действительно слышал голос своего дяди, — уверенно сказал Андре, забыв свои недавние сомнения. — Филипп де Вилларе говорил со мной устами папалои.
— Я слышала, что такое бывает, — кивнула Саона. — И я понимаю, почему папалои согласился вам помочь.
— А правда, почему? — спросил Андре.
— В отличие от многих плантаторов, граф де Вилларе очень терпимо относился к последователям вуду, он уважал местные обычаи, — пояснила Саона. — Белые не любят язычников. Многие соседи жестоко преследовали своих рабов, если узнавали, что они участвовали в магических обрядах или, того хуже, сами совершали жертвоприношения. А ваш дядя всегда говорил, что каждый человек вправе верить в своего бога.
— Как это похоже на него! — воскликнул Андре. — К сожалению, я знал его очень мало, — продолжал он. — Но отец много рассказывал о том, что его брат был чужд всякого рода предрассудков. Очевидно, дедушка специально воспитывал в сыновьях эту черту. И правильно. Человек не может быть свободным, если не желает признать за другими право на свободу.
— Странно слышать слова о свободе в этой стране, — горько заметила Саона. — Не знаю, поддержит ли вас Дамбалла, но его последователи из местных жителей помогут вам, — уверенно сказала Саона.
— Однако они не помогли семье де Вилларе, — заметил Андре. — Что ж, я все равно бесконечно благодарен им за ваше спасение.
— Меня спасли монахини, — возразила Саона. — Граф и к ним был добр. После того как мятежники лишили их обители, он построил им этот монастырь.
Саона вздохнула.
— Тогда никто не думал, что революция разразится всерьез и распространится на всю страну.
— Я слышал об этом, — заметил Андре.
— Монахини были очень признательны вашему дяде. Когда в нашей части острова страсти стали накаляться, они предложили ему свою помощь.
Андре прекрасно понимал, что девушке нелегко дается этот рассказ. Он не стал прерывать Саону. Если она заговорила сама, ей, вероятно, следовало выговориться, выплеснуть свою боль, чтобы почувствовать себя спокойнее.
Он лишь обнял девушку за плечи, словно напоминая ей, что отныне она не одна. Теперь рядом с ней будет человек, который станет для нее защитой и опорой.
— Монахини спросили вашего дядю, чем именно могли бы помочь. Граф де Вилларе хотел, чтобы, если его опасения оправдаются и волна восстания докатится сюда, сестры позаботились о женщинах. Разумеется, он имел в виду и меня, — продолжала Саона.
— А почему спаслись только вы? Другие не смогли бежать?
— Я была тогда маленькой, но помню, как взрослые постоянно говорили об отъезде, — ответила Саона. — Графиня несколько раз начинала укладывать вещи. Но восстание бушевало вдали, на плантации было спокойно. Покидать это тихое место никто не хотел.
— Я понимаю своих родственников, — сказал Андре, окидывая взглядом сад.
— Итак, мои приемные родители не двигались с места, пока… — Голос Саоны пресекся от волнения.
— Что же произошло здесь? — спросил Андре. Он старался говорить как можно спокойнее. Андре думал, что должен заставить Саону рассказать все. Тогда он сможет утешить ее, да и ей станет легче, когда она выговорится.
— Дело было утром, — начала Саона свой горький рассказ. — Мы сидели на балконе. Прибежал Эндрю — он был у нас поваром. Он сказал, что к имению приближается многочисленный отряд. На пути солдаты поджигают плантации сахарного тростника, грабят и убивают…
Граф пытался отослать жену в монастырь. Но графиня сказала, что никуда не двинется с места, так как ее место — подле мужа.
В имении гостили две дамы, сестры. Я даже не знаю, кто они были. Мне кажется, что они лишились дома и дядя приютил их. Графиня предложила этим женщинам спасаться. Но они отказались бежать.
«Если вам суждено умереть, мы умрем вместе», — ответили они.
— Так поступали многие французские аристократы во времена террора, — задумчиво заметил Андре. Саона кивнула.
— Мне приходилось об этом слышать. Но я не хотела умирать. Я помню, как прижималась к графине и думала об одном: что я хочу жить.
— Это вполне понятно, вы же были ребенком.
— Да, мне было восемь лет. За неделю до этого дня мы праздновали мой день рождения.
— Что же было дальше?
— Граф приказал старой негритянке, которая присматривала за мной с тех пор, как я поселилась в доме, отвезти меня в монастырь.
Саона всхлипнула.
— Я даже не успела как следует со всеми попрощаться. Дядя повторял: «Скорее, скорее. Ребенка надо спасти во что бы то ни стало! Нельзя терять ни минуты!»Я даже не поцеловала своих приемных родителей, которые любили меня, как родную дочь.
Саона помолчала. Она старалась справиться с нахлынувшими на нее чувствами.
Со слезами в голосе девушка продолжала свой рассказ:
— Позднее я слышала, что здесь произошло.
— Может быть, вам не стоит продолжать? — мягко сказал Андре. — Я хочу знать, что случилось с моими родственниками, но вы так расстроены… воспоминания заставляют вас переживать все заново.
— Вы имеете право знать, — твердо сказала Саона. — Граф и трое его взрослых сыновей — младшему из братьев было всего семнадцать лет — вышли на крыльцо и стали ждать приближения врага. Завидев неистовствующую толпу, они поняли, что о спасении не приходится и думать.
Саона замолчала. Она тяжело, прерывисто дышала, стараясь подавить рыдания.
— У нескольких солдат на штыки были насажены головы белых детей и женщин, — заикаясь, еле выговорила девушка.
Слезы градом катились у нее по щекам, но она решительно продолжала:
