Флора Спир - Любовь и честь
И он чуть было не сделал этого. Его потрясло осознание того, как же сильно ему хочется прижаться губами к ее губам и ощутить их сладость. Он нагнул голову. Остановило его предупреждение собственного тела. Он стоял обняв ее одной рукой, и рот его замер, не касаясь ее рта, его палец бережно ласкал ее нижнюю губку, пока он не почувствовал, что мужская плоть его твердеет от нахлынувшего желания. Пирс понял, что если поцелует ее, то на этом не остановится. Его острый разум предостерегал его, что он не может позволить себе совратить племянницу человека, обладающего властью. Пирс стоял перед неумолимым выбором: или наказать себя и своих друзей… или же обеспечить им блестящую будущность. Он не мог стать виновником гибели Элана и тем более Эмброуза. Пирсу надо было заботиться о многом, о гораздо большем, чем прелестное тело невинной девушки и желание обладать им.
– Я помогу тебе упаковать посуду, – проговорил он, опуская руки и делая шаг назад. Про себя он иронически заметил: «Ты только что загубил возможный роман с очаровательным созданием, старый сэр Пирс. Сегодня ты захватишь Элана и отправишься с ним к причалам найти себе доступных женщин после долгих месяцев воздержания».
Однако когда он взглянул на Йоланду, которая, стоя на коленях и отвернув от него лицо, собирала в корзинку остатки их трапезы, то убедился в одном, непреложном: если даже он отправится к женщине, занимающейся своим древним ремеслом, образ Йоланды будет стоять у него перед глазами, имя Йоланды прошепчет он в темноте.
– Как? Племянница Георгия не с тобой? – подшучивал над ним Элан. – Она не прячется за углом в надежде соблазнить каким-нибудь новым блюдом, приготовленным только для тебя?
– Для человека, который притворяется, что трудится с рассвета до заката, ты способен заметить такие несущественные подробности в жизни других людей, – иронизировал Пирс.
– Йоланда несущественна? Не думаю. – Элан обнял Пирса за плечо, и так они стояли у окна комнаты (где жили вместе) и глядели на моросящий дождь, не прекращающийся уже третий день.
– Это из-за нее ты хотел прошлой ночью найти бордель? Но шлюха не заменит женщины, которую ты страстно хочешь. Поэтому я и отказался пойти с тобой. Поэтому ты и сам не пошел. – Элан понимающе смотрел на него. – Конечно, если тебе отчаянно хочется этого, Георгий, вероятно, может прислать тебе милую чистую женщину. У них странные обычаи на этом острове. Наверное, это сарацинское влияние.
– Оно здесь весьма ощутимо и вместе с тем вовсе не пагубно. – Эмброуз вошел в комнату как раз вовремя, чтобы услышать последнее замечание Элана. – За исключением разве что невинного зла, оно проявилось в том, что я обнаружил досадные огрехи в сердцах и умах нехристианских ученых, с которыми встречался. А как ты, Элан? Я не видел тебя несколько дней.
– Георгий меня совсем загонял, – ответил Элан. – Но я наслаждаюсь каждой минутой своей деятельности. Надеюсь, что вскоре увижу морское сражение.
– Не желай кровавых столкновений между людьми. – Эмброуз перекрестился. – Я слишком хорошо помню войну и страдания, связанные с ней.
– Поэтому ты оценишь мудрую стратегию последнего сражения Георгия. – Элан пустился в пространное описание стратегических планов своего нового учителя. Затем он покинул друзей, объявив, что ему необходимо кое-что уточнить у Георгия. Пирс и Эмброуз улыбнулись друг другу.
– Я знал это, – сказал Эмброуз с облегчением, которого даже не пытался скрыть, – знал, что как только Элан переключит свои мысли на что-либо, кроме леди Джоанны, он начнет выздоравливать от своей всепоглощающей любви.
– Не думаю, чтобы у Элана восторжествовал разум, – засомневался Пирс – И он никогда не забудет леди Джоанну. Я слишком хорошо его знаю.
ГЛАВА 11
Сообщения, которые Георгий получил о том, что делается во владениях Рожера на материке, вскоре подтвердились. Неугомонные нормандские владельцы вассальных Рожеру земель в южной Италии снова подняли мятеж против своего сюзерена. Хуже того, в попытке обострить разлад и привлечь на свою сторону императора Священной Римской империи, мятежные вельможи заключили договор с северо-итальянским городом Пизой, находившимся под властью императора. Ободренные своими успехами нормандцы осадили Неаполь с суши, а двадцать первого апреля морские подходы к городу были блокированы пизанским флотом.
Эти новости вывели Рожера Сицилийского из траурного оцепенения, в которое он был погружен со дня смерти своей королевы в феврале этого года. Он созвал самых преданных своих советников в королевский дворец; первейшим из них был Георгий Антиохийский. Георгий воспользовался благоприятным случаем, чтобы представить своих гостей королю.
Привыкнув к совершенству дома Георгия, трое англичан были не так сильно поражены восточной роскошью королевского дворца. Дворец Рожера был построен на холме, расположенном в полутора милях к западу от Палермо. Там было тише и прохладнее. Нормандские правители острова, захватив старую сарацинскую крепость, переделали и расширили ее. Пристроили новые дворцы и дворики, разбили сады. Появились многоструйные фонтаны и даже башня, увенчанная медным куполом обсерватории, откуда королевские астрономы каждую ночь вели наблюдения за небом. С внешней стороны эту надежную крепость охраняли триста могучих воинов-атлетов, а в пределах крепостной стены дворец превратился за годы правления покойного отца Рожера и его самого в ослепительную сокровищницу, украшенную золотом, мозаикой, резным деревом и филигранью; узорчатыми коврами и шелковыми гобеленами, изящными вазами и другими редкими изделиями из заморских стран. Покои дворца благоухали ароматами духов и курений, терпкими запахами сандала и пачули. Из цветущих садов доносился тонкий аромат роз и лилий, посаженных в них в изобилии.
Высокий, похожий на соты потолок залы, в которую ввели Георгия и его гостей, был позолочен и расписан клубящимися облаками и птицами необычайных ярких раскрасок. Широкий мозаичный фриз геометрического рисунка шел по верху стен, услаждающий глаз фресками с изображением моря и ветвистых пальм. Около одной из стен бил огромный фонтан, его хрустальные струи сбегали по мраморному желобку на середину зала. В стенах находились ниши, в которых стояли скамьи с шелковыми подушками. Освещалась вся эта феерия косым светом из прилегающего дворика, в котором играл еще один фонтан и расстилался ковер из живых цветов.
Посреди всей этой не поддающейся описанию роскоши в одеянии из сверкающей красной с золотом парчи стоял Рожер Второй, король Сицилии, темноволосый, темнобородый и сероглазый, с удивительно красивым грустным лицом.
