От выстрела до выстрела (СИ) - Юлия Олеговна Чеснокова
И это было правдой, он знал, что Ольга не всегда та холодная и жеманная придворная красавица, но порой и вот такое чудо — болтающее что-то невпопад, теряющееся и топающее ножкой. Такой она часто была при Мише. Столыпин просиял:
— Но я запомню: многое другое.
— Не будь злопамятным, я не пойду за злопамятного.
— Я запомню это по-доброму. Так что же, Ольга Борисовна, если я пообещаю вас уважать, терпеть и баловать, мы помолвимся?
— Вам… то есть, тебе — запутал меня! — нужен ответ сейчас?
— Скоро будет годовщина. Год, как не стало Миши. Я бы хотел после этого объявить, что ты моя невеста. Если ты согласишься.
Ольга заметила какое-то движение и подняла глаза к окну второго этажа. Там, поднырнув под тюль, наблюдали за парой пять фрейлин, любопытно прижавшись к стеклу, но стоило Нейдгард задрать лицо, как случился переполох и, будто их сдуло мощным потоком ветра, фрейлины вынырнули за тюль обратно. Только Прасковья запуталась в нём и, когда следом за Олиным взглядом обернулся и Пётр, прекратила метаться, как рыба в сетях, замерла с улыбкой и помахала. Столыпин поклонился.
— Кажется, — сказала Оля, — моё согласие или не согласие уже ничего не изменит. Через час весь двор будет судачить о нашей встрече и, чтобы не быть посрамлённой, придётся признать, что у меня появился жених.
— И почему говорят, что женское любопытство — дурное качество? Передай этим барышням мою благодарность.
— Но, не забывай, ты оставил за мной право расторгнуть помолвку!
«И сделаю всё, чтобы у тебя не возникло желания им воспользоваться» — подумал Пётр.
Примечание:
[1] Никоим образом, ни в коем случае (по-французски)
Глава XV
Петя посетил нового ректора, Ивана Ефимовича Андреевского. Он его знал только со стороны, поскольку тот был правоведом, а на физико-математическом факультете юриспруденцию не изучали. Прежний ректор, Андрей Николаевич Бекетов, преподавал ботанику, Столыпин сдавал ему экзамены и на первом, и на втором курсе (оба раза на отлично)[1], профессор хорошо своего студента принимал и тепло к нему относился. Андрей Николаевич остался преподавать, но в силу утомлённости и каких-то семейных дрязг, требующих присутствия и внимания, ушёл с управляющей должности. И деликатным, личным вопросом Петру пришлось делиться с человеком совершенно чужим.
— По причине планирующейся женитьбы? — повторил Андреевский. — А вы не знаете, разве, Пётр, что по распоряжению министра просвещения женатые в университеты не принимаются и студентами быть не могут?
— Да, но я ведь уже студент. И при особых обстоятельствах такое разрешение получают.
— И какие же у вас особые обстоятельства? — ректор пролистал матрикул. Хорошие оценки, своевременные оплаты — не стипендиат. Второй курс и вовсе окончен на высшие отметки. Вряд ли Столыпин женится ради тёплого угла и сытного стола, как делают бедные студенты в Петербурге.
— Любовь, ваше превосходительство.
Иван Ефимович улыбнулся.
— Романтик на физико-математическом факультете? Как вы сочетаете это с усердием, научностью и показательным поведением? — за разговором профессор подглядел в личное дело и нашёл там инспекторские характеристики.
— От всего сердца, ваше превосходительство.
— Так-так-так, — задумавшись, Иван Ефимович огладил тёмную бороду с проседью. — Министерство наше собирается вводить новый устав для университетов. Не знаю, когда это будет — не первый год рассматривают. Говорят, что в нём правила ужесточатся, в том числе на брак для студентов. Университеты потеряют часть свобод, и даже университетское руководство не сможет предоставлять какие-то разрешения, не согласовав их выше. Когда вы собираетесь жениться?
— Не раньше грядущего лета, должно быть.
— До лета многое может поменяться. Вы, Столыпин, учитесь пока что, а с разрешением на женитьбу позже придёте.
Андреевский отнёсся с пониманием к просьбе Петра и согласился, если тот берёт на себя такую нагрузку, предоставить ему в конце учебного года полную экзаменовку, чтобы через год Столыпин засел за диплом. Но ректор всё же отправил его к Бекетову, договориться о тематике выпускной работы. К такому надо готовиться загодя, искать существующие учёные труды, проводить исследования. Естественники сталкивались с необходимостью проводить опыты для своих выпускных работ, а это — время, деньги, помощь дополнительных людей. Обо всём следовало позаботиться. Но Петю больше озаботила затычка с разрешением на брак. Оставшийся открытым вопрос не давал покоя.
Выйдя от Ивана Ефимовича, Петя пошёл к кабинету Бекетова, у которого обнаружил молодого человека, топтавшегося под дверью.
— Вы к Андрею Николаевичу?
— Да.
— Занят?
— Просил подождать.
Петя кивнул, становясь рядом. Незнакомец был совсем юн — едва выпускник гимназии с совершенно гладким лицом и волнами зачёсанными назад непослушными волосами, пытавшимися топорщиться в разные стороны, если бы юноша не поправлял их то и дело. На косоворотку у него был надет пиджак, лицо — чересчур серьёзное, какое бывает у школяров, силящихся понять что-то ещё не подвластное их уму.
— Только поступили? — поинтересовался Петя.
— Да. Вот… кое-что по книгам хотел спросить.
— Пётр Столыпин, — представился он тому.
— Александр Ульянов[2].
— Вы откуда?
— Из Симбирска.
— Далеко! — улыбнулся Петя.
— Да, ехать долго пришлось… а вы?
— В Петербург приехал из Орла. До этого учился в Вильно.
— О-о, там же был знаменитый Виленский университет! — восторженно отметил Ульянов.
— Да, был, — «Но закрыт полвека назад из-за беспокойного студенчества и смущающего умы преподавательского состава, — подумал Столыпин, — ничему людей не учит жизнь, и наши студенты своими прошлогодними выходками это подтверждают. Из-за буйных дураков порядочным людям однажды учиться негде будет. Разве что дураки откроют свои заведения, и они станут единственными источниками своеобразного просвещения, вернее того, что будет просвещением в их понимании, а на деле, скорее всего — тьма кромешная. Но самое обидное, что из-за их глупостей должны страдать те, кто просто хочет жениться! Если бы не студенческие волнения, правила для них не устрожались».
— Входите! — раздался за дверью голос Андрея Николаевича, и Ульянов поспешил юркнуть за неё. Петя остался ждать своей очереди.
Вернувшись на новую квартиру, в которую организовал переезд при прибытии в Петербург, Столыпин обнаружил приехавшего брата, вокруг которого кружила Аграфена:
— Вот, кушай, кушай! Я напекла токмо. Оба соколика на месте! Вот хорошо, вот спокойно мне теперь!
— Аграфена, что с нами станется? — бросил Петя и приобнял стареющую женщину. Отпустив, подошёл к столу и похлопал сидевшего по плечу. — Саша, с приездом! Рад, что ты нашёл мою записку по старому адресу и не заблудился. Как успехи?
— Неплохо, — он указал на комод, где лежала перевязанная стопка бумаг и писем, — улов есть! Только объясни, какого лешего ты переместил нас сюда? От Моховой в два раза дальше до
