Пташка - Ксения Скворцова
Зима подходила к концу, но Айфэ всё не возвращался, и Гнеда подозревала, что это происходило по воле Фиргалла. Отчего-то ему претила их дружба. Возможно, потому что само нахождение рядом с ней было опасным.
Весна наступила быстро и неожиданно. Казалось, ещё вчера ничто не предвещало перемены, но вот уже послышалось журчание невидимых ручьёв и под стремительно истлевающим саваном снега зачернела обнажённая земля, заставляя зверей и людей жадно принюхиваться к забытому за зиму густому, влажному запаху жизни.
Всё вдруг пришло в движение. Первыми оживились снегири и синицы, выбравшиеся из зимних укрытий и наперебой начавшие прославлять вновь повторившееся торжество света над тьмой. Скотина, влекомая первобытным зовом, забеспокоилась в стойлах, предвкушая скорую волю. Мужчины и женщины, переполошённые в преддверии пашни и сева, суетливо и весело мелькали во дворе, отворяя окна и ворота, перетряхивая сундуки, доставая с поветей плуги и бороны. Вся усадьба казалась заражённой лихорадкой, и только хозяин Кранн Улл не поддавался ей, оставаясь неизменно собранным и бесстрастным.
— Нам необходимо уехать, Гнеда, — заявил Фиргалл в один из тех неприкаянных вечеров, когда ещё слишком холодно, чтобы сидеть на улице, но уже невмоготу оставаться дома, и девушка, отложив неладившееся вышивание, уже поднялась, чтобы уйти спать.
Сид смотрел на неё, сложив руки на груди. У него был вид человека, давно и безуспешно борющегося с непосильной задачей.
Гнеда замерла в дверях.
— Уехать? Куда? Что случилось?
Сид утомлённо потёр лоб, словно пытаясь разгладить складки, в последнее время всё чаще появляющиеся на его челе.
— На Айфэ напали.
— Что? – выкрикнула девушка и накрыла рот обеими ладонями.
— Он цел и невредим, — устало сказал сид. – Мой сын умеет за себя постоять.
— Когда это случилось? Что с ним?
— Ещё зимой. Он не пострадал.
— Мы должны были поехать к нему! – Её брови взметнулись в возмущённом неверии.
— Я же сказал, с ним ничего не стряслось, — раздражённо обрезал Фиргалл. – Но теперь начали происходить и другие вещи. Мои любезнейшие родственники решили воспользоваться положением и вмешаться в наши и без того непростые отношения с отцом. — Его губы надломились в презрительной усмешке, но Гнеда достаточно узнала сида, чтобы распознать ярость, стоявшую за ней. – Они пытаются устроить всё для того, чтобы я впал в немилость князя Ангуса, и, кажется, преуспевают в этом. – Фиргалл уставился на серебряную чернильницу, которую мучил, без конца приподнимая и закрывая крышку. – Если я лишусь поддержки отца, Финтан может осмелеть настолько, чтобы напасть на нас прямо в Кранн Улл.
— Но зачем им понадобилось вредить Айфэ? – тихо спросила Гнеда.
— Чтобы поставить меня на место. Отвадить от задуманного. – Он по-прежнему не смотрел на неё.
— Неужели это стоит того? – ещё тише произнесла девушка.
Фиргалл резко вскинул на неё нахмуренный взор.
— Дочь Этайн должна быть восстановлена в своих законных правах. Я поклялся в этом и осуществлю, во что бы мне это ни стало! — Он свёл челюсти так, что побелели желваки.
— Что, если мне не нужна эта клятва? — Гнеда едва слышала себя.
Брови сида окончательно сошлись на переносице. Он открыл рот, но слова застыли на его подрагивающих от гнева губах. Фиргалл с лязгом захлопнул крышку, так что брызги чернил окропили лежащие рядом свитки, и опёрся подбородком о сведённые в кулак руки.
— Как бы то ни было, задерживаться здесь просто неблагоразумно, — вымолвил сид, возвращая самообладание. — Я мог бы поехать к отцу на поклон, но это, во-первых, займёт время, во-вторых, не известно, чем закончится, и, в-третьих, оставит тебя в уязвимом положении.
— Куда же мы отправимся? – упавшим голосом спросила Гнеда. Мысль об отъезде из Кранн Улл почти телесно ранила её.
— В Залесье.
17. Кровь на руках.
Слуга, доставивший страшную весть о нападении на Айфэ, привёз с собой и неожиданный гостинец для Гнеды. С тихой, немного застенчивой улыбкой он передал девушке перчатку, к которой должиком была пристёгнута птица, показавшаяся Гнеде крохотной по сравнению с Гобаханом. Гнеда никогда не видела подобных птах раньше, но не сомневалась, что разъярённый комочек бурых перьев был пустельгой. Маленьким бориветром. Хранителем её угасшего рода.
От мысли о том, что там, вдали от Кранн Улл Айфэ всё равно помнил и заботился о ней, стало тепло на душе.
Гонец рассказал, что везти своенравную птицу было то ещё удовольствие, и Гнеда, глядя на отчаянно шипящего и расправляющего крылья в тщетной попытке казаться больше соколка, охотно верила его словам.
Девушка не смогла скрыть разочарования от того, что Айфэ не прислал с птицей хотя бы клочка бересты, но, значит, тому были причины. Слуга удалился, оставив Гнеду наедине с озлобленным и напуганным существом, и девушка с тревогой думала о том, как справится с ним без помощи друга.
Фиргалл с сомнением оглядел растрёпанного и заморенного дорогой сокола во время прогулки, на которую Гнеда взяла его на следующий день. Заявив, что судя по серому оперению на голове и малому росту, это челиг, сид утратил всякое любопытство к птице.
Девушка же преисполнилась решимости выносить соколка. Памятуя наставления Айфэ, она уже не испытывала той робости, что по первости была с Гобаханом, и всё-таки успехов не было видно долгое время. Пустельга по-прежнему дичилась, кусала её пальцы и истошно кричала при любых попытках приблизиться. От отчаяния Гнеда даже назвала своего питомца Злым, что изрядно повеселило Фиргалла.
И всё же она не теряла надежды. Злой был пустельгой, к тому же добытой Айфэ, а уже кто-то, а он разбирался в этих существах. Девушка не расставалась с птицей ни днём, ни ночью, выискивая для неё лакомства — мышей и кузнечиков — и оставляя спать в своей горнице к великому неудовольствию Финд, невзлюбившей крикливую и докучливую птицу. Гнеда упрямо носила гордеца на перчатке, гуляя ли по усадьбе, выезжая ли с Пламенем, занимаясь ли в повалуше Фиргалла. И, как ни странно, настойчивость девушки дала плоды. На вторую седмицу Злой перестал клевать протянутые руки
