Дебора Мартин - Любовь срывает маски
— Вы просили, чтобы я заплатила вам определенную цену, милорд. И получили ее. И вы же сами поставили условие, чтобы я поцеловала вас по своей воле. Я сделала это. Так, может, вы собираетесь теперь воспользоваться своим положением, чтобы нарушить договор и объявить новую цену?
Ее сухой, будничный тон заставил его мгновенно помрачнеть. Он отступил на шаг, окидывая ее внимательным взглядом, от которого не могло укрыться ни ее учащенное дыхание, ни румянец, игравший на щеках. Встретив этот чуть насмешливый, проницательный взгляд холодных серо-голубых глаз, девушка вспыхнула в смущении, с отчаянием понимая, что ее оскорбительные слова не могли обмануть его.
— Ты заговорила как торговка, оценивающая свой товар, — с презрительной усмешкой сказал он. — Что ж, ты можешь отрицать, если хочешь, но только этот поцелуй был больше, чем плата. И любая честная женщина на твоем месте признала бы это.
— А честный мужчина позволил бы мне уйти и не мучил меня более своими капризами и сделками, — выпалила она в ответ, думая лишь о том, как бы поскорее убраться отсюда. Его проницательность приводила ее в отчаяние.
На мгновение его глаза скользнули вниз, по ее телу, а затем медленно, дюйм за дюймом, вновь начали ощупывать ее фигуру, поднимаясь вверх, и там, где останавливался его взгляд, она начинала чувствовать странное покалывание. Наконец он остановился на ее губах, которые, как она знала, распухли и покраснели от его поцелуев.
И под его пристальным взглядом она медленно подняла руку и намеренно брезгливым жестом вытерла губы, словно стремясь уничтожить всякое напоминание об ощущениях, оставленных его поцелуем.
Она видела, как его охватил гнев. Он резко отвернулся от нее и поднял сумку с растениями, которая все еще стояла позади него на коротко подстриженной ограде. Вновь повернувшись к ней, он протянул сумку.
— Вот, забирай и убирайся с моей земли, — выпалил он со злостью.
Мэриан, чуть поколебавшись, потянулась, чтобы взять сумку, но в ту же секунду, когда она взялась за ручку, его пальцы сомкнулись на ее запястье.
— Беги к своей тетушке, своим припаркам и пациентам, — выдавил он из себя. — Но если в следующий раз я обнаружу, что ты шныряешь там, где тебе быть не положено, я уже не удовольствуюсь одним-единственным поцелуем в качестве платы. Нет, моя привередливая цыганочка, в следующий раз ставка за твою свободу будет гораздо выше. Помни об этом, когда соберешься снова выкапывать свои растения.
С этими словами он отпустил ее руку. А затем, отвесив шутовской поклон, резко развернулся на каблуках и зашагал прочь из сада, оставив ее стоять в растерянности, дрожащую и потрясенную, тщетно пытающуюся унять неистово бьющееся сердце.
7
Прошло два дня, а Гаретт все еще не мог выбросить из головы образ Мины. Вот и сейчас, объезжая свои владения верхом на Цербере, огромном вороном жеребце, он проклинал себя за то, что позволил загадочной цыганочке снова завладеть его мыслями.
Он знал, почему она так интересует его. Скинув плащ и маску, она не открыла полностью своих тайн. И эта ее таинственность преследовала Гаретта днем и ночью. То он верил, что ей нечего скрывать, а то его вдруг одолевали сомнения, уж не служит ли она его дяде.
Но даже если представить, что ее подослал сэр Питни, думал он, может ли она как-то навредить ему? Совершенно очевидно, что девушка не искушена в интригах, и уж кому-кому, а Гаретту, достаточно часто имеющему дело с вероломством и злобными кознями врагов, не составит труда с легкостью просчитать любые ее ходы, если только она вздумает каким-то образом вредить ему. И все же, если только Тарле подослал ее, она могла оказаться не просто помехой. Он видел ее всего три раза, но этого оказалось достаточно, чтобы полностью лишить его покоя и привести в смятение все его чувства и мысли.
Только этого ему сейчас и недоставало. Только не сейчас, если он хотел довести до конца свои планы. Его главная цель занимала его все больше. Возвращение в Фолкхэм разбередило незаживающую рану, его вновь мучила затихшая было боль, которую он испытал, узнав впервые о гибели своих родителей.
Когда ему впервые сообщили об их смерти, он поверил в объяснение, что это еще одна трагедия войны. Но по прошествии некоторого времени, постоянно размышляя и сопоставляя разрозненные факты, он пришел к некоторым, весьма определенным выводам.
Только дяде Гаретта было известно, что его родители направлялись в Вустер, чтобы присоединиться к королю. Только Тарле точно знал путь, по которому они ехали, места, где должны были остановиться. Только он мог найти их. И теперь Гаретт был почти уверен, что именно Тарле предал их и передал в руки «круглоголовых». Правда, Гаретт не мог доказать этого, но в глубине души он в этом не сомневался.
Через все эти годы он пронес свои подозрения, они разъедали ему душу, разжигая в нем желание свести с дядюшкой счеты. И теперь после стольких лет ожидания он наконец был близок к тому, чтобы осуществить планы мести.
Начало было положено появлением в палате лордов, когда он потребовал назад свои земли и имущество. И хотя обстоятельства его изгнания не были никому известны, его неожиданное возвращение немедленно породило множество слухов. Эти слухи к настоящему времени почти переросли в уверенность, и не за горами тот день, когда общество готово будет сделать определенные выводы по поводу Тарле, даже не узнав точно ни одного действительного факта, подтверждающего чью-либо правоту. Поскольку эти подозрения распространились очень широко, было ясно, что Питни Тарле скоро и носа не сможет показать не только среди титулованных аристократов, но и среди мелкопоместного дворянства.
А затем Гаретт будет сужать петлю. Сейчас он осторожно готовил для этого почву. И скоро, очень скоро…
Громкий крик разорвал послеполуденную тишину, прервав его мрачные мысли. Пришпорив Цербера, Гаретт поскакал в направлении, откуда раздался крик, и увидел клубы дыма, поднимающиеся над его полями. «Черт побери! — подумал он. — Кто-то собирается сжечь мои посевы!» Он немедленно послал жеребца галопом вперед. А затем услышал ужасный вопль и еще сильнее пришпорил бока своего скакуна.
Через несколько минут он уже подъезжал к тому месту, где над полем еще клубился дым. Трое мужчин оказались на тропинке прямо перед ним. Того, кто лежал уткнувшись лицом в землю, в залитой кровью рубахе, он не мог опознать. Зато двух других, что сцепились над лежащим, громко крича друг на друга, он немного знал, так как оба работали у него. Тот, что был повыше, все еще сжимал в руке окровавленную шпагу.
