Кэтрин Куксон - Кэти Малхолланд. Том 1
Надо заметить, что того, чего Кэти более всего боялась, выходя замуж за Бантинга, не произошло, — по крайней мере, пока не произошло. В первую ночь, что она провела в его доме, он не прикоснулся к ней. Она была приятно удивлена, когда вечером он отвел ее в предназначенную ей спальню и ушел, не проявив ни малейшего желания воспользоваться своими правами мужа. Но, тем не менее, этот человек внушал ей страх — он был непонятен ей, и она не знала, чего от него ожидать. Сейчас, когда Джо сообщил ей, что проблемы семьи разрешились без содействия Бантинга, что Малхолланды собираются уехать отсюда, она испытала непреодолимое желание схватить брата за руку и бежать вместе с ним к своим родным. Однако она знала, что Бантинг в таком случае заберет ее обратно, и это остановило ее. Ее бегство могло принести только лишние беды ее семье, а того, что случилось, уже не изменишь — она стала женой Бантинга и перед лицом закона обязана подчиняться ему.
Кэти не стала приглашать брата в дом — на этот счет ей уже были даны точные распоряжения. Никаких посетителей, сказал Бантинг. Вчера вечером, когда они сидели после ужина возле огня, он дал ей подробные инструкции насчет того, что она должна делать и чего не должна делать. Он запрещал ей принимать в их доме своих родных, равно как запрещал ходить к ним. То же касалось ее друзей и знакомых — никто из поселка не должен был приходить к ним. Он проинструктировал ее также насчет ведения домашнего хозяйства. Продукты он будет покупать сам, и вручать ей их каждый день для приготовления пищи. Жена должна быть экономной. Никаких отходов! Если блюдо приготовлено правильно, оно съедается до конца и после трапезы объедков не остается. А если он заметит недостаток пищи, она должна будет отчитаться перед ним, — это на тот случай, если ей вздумается откладывать куски из их дневного рациона, чтобы передать своим родным. «Ты поняла?» — спросил он, закончив наставления. В ответ она, молча, кивнула, и тогда он ткнул своей тростью ей в живот так сильно, что она вздрогнула от боли. «У тебя есть язык, чтобы говорить, — сказал он. — Будь добра, отвечай мне, когда я тебя спрашиваю».
Позднее, дрожа как лист на ветру, она проследовала за ним вверх по лестнице, ожидая худшего. Но на маленькой лестничной площадке он открыл одну из двух дверей и втолкнул ее в комнату со словами: «Будешь спать здесь, пока не понадобишься».
В слабом отблеске свечи она увидела маленькую комнатку с одной узкой кроватью и комодом. Чувство облегчения от того, что она осталась одна, было так велико, что ее дрожь возросла, превратившись в озноб, охвативший все ее тело.
Так она прожила три недели. Все дни были похожи один на другой: она вставала рано утром, разжигала огонь, грела воду для его умывания в большом чугунном чане, готовила ему на завтрак овсяную кашу и картофельные оладьи. Когда же он уходил, начинала уборку в доме. При других обстоятельствах такая жизнь пришлась бы ей по вкусу — она любила домашнюю работу, тем более что дом ей нравился. Он был просторным и светлым, с большой кухней, в которой находились два стола — один обеденный, другой для приготовления пищи. С одной стороны камина — маленькая табуретка, с другой — стул с высокой спинкой и с мягким сиденьем. На кухне размещался также длинный фаянсовый стеллаж с хорошей кухонной утварью. В гостиной стояли софа, набитая конским волосом, и два кресла. Эта мебель была уже достаточно старой, но мягкой и очень удобной. Посреди гостиной — круглый дубовый стол на одной ножке, а к большому окну был придвинут сундук, накрытый одеялом. Каменный пол почти полностью покрывали маленькие коврики ручной вязки.
Когда она впервые вошла в гостиную, она тут же представила себе отца и мать, сидящих в мягких креслах по обеим сторонам камина, в котором весело потрескивали поленья, деда на софе и себя, Джо и Лиззи, примостившихся на подстилках возле огня. Но она знала, что этой идиллической сцене суждено остаться лишь мечтой, и ее воссоединение с близкими невозможно. Ей было очень горько.
К концу первой недели желание увидеть родных стало нестерпимым, и она даже надела накидку и открыла входную дверь, но потом решила не рисковать, боясь, что не успеет обернуться к возвращению Бантинга. Было уже почти два, а в прошлый вечер он пришел рано, около пяти. Если бы она знала, где находится Уолтер-стрит, она бы, может, и успела вернуться к этому часу, но она плохо знала Джарроу, придется долго искать эту улицу. С минуту поразмыслив, она решила отложить визит к родным до более походящего момента, когда она сможет сбегать к ним незаметно для мужа. Она сняла накидку и, с трудом сдерживая слезы, села в кресло и принялась штопать носки мужа.
В тот день она подружилась с Роем, собакой Бантинга.
Пес был дружелюбно настроен к ней с самого начала. Он никогда не рычал, когда она приносила ему еду к конуре, а, напротив, вилял хвостом, обнюхивал ее и лизал ей руки. По поводу собаки Бантинг не давал жене никаких особых инструкций, не запрещал приводить ее в дом, поэтому Кэти, желая избавиться от мучительного чувства одиночества, овладевшего ею при мысли о родных, не долго думая побежала в сад и, отцепив Роя, взяла его за ошейник и привела в дом. В первые минуты он вел себя так смешно, бегая кругами по комнате и обнюхивая каждый угол, что Кэти, наверное, расхохоталась бы, если бы хоть на минуту смогла забыть свое горе. Наконец Рой, удовлетворив любопытство, подошел к ней, сидящей в кресле, и положил морду на ее колени, а она, обняв его за шею, дала волю слезам.
Три недели спустя после того, как она поселилась у Бантинга, наступил, наконец, день, когда Кэти поняла, что может сбегать к родным и успеть к возвращению мужа. Бантинг всегда приходил на обед домой и уходил обычно уже во втором часу, поэтому времени у нее оставалось совсем мало. Но в этот день он пришел раньше обычного и, быстро проглотив свой обед, вышел из дома в половине первого. Как только он ушел, Кэти быстро набросила на плечи накидку, надела соломенную шляпку, завязав ленту под подбородком — день был ветреный — и, заперев дверь, спрятала ключи под половиком в деревянной баньке на заднем дворе. Выйдя в сад, она погладила Роя, извинившись перед ним за то, что ему придется просидеть полдня на цепи, — она теперь всегда брала пса в дом, когда Бантинг был на работе, — и, выбежав со двора, быстрым шагом направилась по дороге, ведущей в Джарроу.
До Джарроу три с половиной мили. Кэти была там много лет назад и лишь смутно помнила этот шумный город с рядами выбеленных коттеджей и улицами, разветвляющимися в разные стороны и ведущими к более престижным районам, с аккуратно подстриженными газонами и добротными двухэтажными домами. Сейчас, войдя в Джарроу, она была поражена беспорядком, царящим там. Коттеджи по-прежнему стояли вдоль дороги, только теперь они выглядели мрачно и неопрятно. Главная улица была запружена телегами и подводами, доверху нагруженными бочонками и ящиками, углем, коксом, фруктами и овощами.
