Виктория Холт - Три короны
– Потому что такие роли пишутся для кого угодно, но не для особ королевской крови.
Сара отвернулась. Было ясно, что она рассчитывает пленить публику своим выступлением, и надеется, что рано или поздно кто-нибудь напишет балет специально для нее, неподражаемой танцовщицы Сары Дженнингс.
Остальные девочки рассмеялись и заговорили на другую тему: о предстоящей поездке в Уайтхолл. Сара сказала, что их ждут великие перемены; и даже Елизавета Вилльерс, отчасти присмиревшая с появлением Сары, не могла не согласиться с ней. Дело в том, что недавно у Елизаветы состоялся разговор с матерью. Леди Франциска напомнила дочери, что девочки семьи Вилльерсов могут не присутствовать на балете, но в то же время не должны забывать, что любые перемены в жизни юных принцесс неминуемо повлияют на судьбу Елизаветы и Екатерины.
Понимая правоту матери, Елизавета решила по мере возможности не противоречить Марии и ее подругам: по мере возможности – потому что в душе по-прежнему недолюбливала дочерей герцога Йоркского.
Поездка в Уайтхолл уже сама по себе оказалась незабываемым событием. Всюду, вдоль всей дороги стояли толпы людей, радостными криками приветствовавших их небольшую кавалькаду, – каждый человек знал, что воспитывать дочерей герцога Йоркского король поручил епископу Лондонскому. Никто не задавался вопросом о том, насколько этот епископ годится в учителя и, вообще, разбирается ли в каких-нибудь науках; важнее оказалось то, что он был протестантом – а значит, мог оградить девочек от дурного влияния их отца.
Более того, факт передачи принцесс в руки ярого поборника протестантской церкви должен был свидетельствовать в пользу самого Карла: едва ли он стал бы воспитывать племянниц в духе истинной веры, если бы и в самом деле придерживался католических убеждений, как говорили о нем бессовестные клеветники и злопыхатели.
При дворе принцесс встретили радушно. Все старались как-нибудь угодить им, показать заинтересованность в их судьбе – и отец, и мачеха, и тихая, застенчивая королева, и Джемми, даже сам король, их остроумный, обаятельный дядя Карл.
Мария, одетая в украшенное блестками платье, в котором должна была выступать на сцене, волновалась и одновременно чувствовала себя самой счастливой девочкой на свете. Ей очень хотелось произвести хорошее впечатление на придворных, и она старалась не подвести отца, возлагавшего большие надежды на ее успех в балете и, следовательно – в высшем обществе. Когда она поделилась своими опасениями с Джемми, тот от души рассмеялся.
– Ах, моя чудесная кузина! – воскликнул он. – Ты так хороша собой, что мой отец и его двор простят тебе любые огрехи, которые ты допустишь в своем выступлении. Впрочем, я уверен – на сцене ты будешь великолепна.
Он чмокнул ее в щеку, и она подумала: «Я не смогу провалиться, не посмею разочаровать моего милого Джемми».
Анна не ведала подобных переживаний. Она знала – если танец ей не удастся, об этом скоро забудут. Так говорила Сара Дженнингс, а Сара еще ни разу не ошибалась. Что касается самой Сары, то она была исполнена решимости покорить публику, выступив в роли Меркурия, и Анна не сомневалась – так оно и будет.
Когда они готовились к выходу на сцену, к ним подошли Маргарита Бладж и Генриетта Вентворт. Последняя, в отличие от первой, была настроена восторженно.
Мария попыталась успокоить расстроенную камеристку королевы.
– Дорогая Маргарита, послушай меня, – сказала она, – вы выглядите просто великолепно. Уверена, вы будете самой лучшей Дианой из всех, какие только появлялись в театре. И платье у вас превосходное. Я никогда не видела таких замечательных украшений.
– Они-то и расстраивают меня, – вздохнула Маргарита. – Своих бриллиантов у меня нет, а эти мне одолжила герцогиня Саффолкская – только на одно выступление.
– Они ей идут, правда? – спросила Генриетта.
– Очень идут, – сказала Мария. – Думаю, зрители засмотрятся на них.
Маргарита задрожала.
– Ах, ну хватит же наконец! – в сердцах воскликнула Генриетта. – В танцах нет ничего дурного.
– Все равно, я предпочла бы не выступать, – сказала Маргарита.
– Вот ведь какая глупая! – всплеснула руками Генриетта. – Ей предложили танцевать перед самим королем, дали украшения – а она все недовольна. Леди Мария, хоть вы вразумите ее – велите, чтобы не куксилась.
– Мне очень жаль, но я не знаю, что нужно говорить в подобных случаях, – сочувственным тоном произнесла Мария.
– Вы очень добры, Ваша Светлость.
– О Господи! – вспыхнула Генриетта. – Не могла даже улыбнуться – хотя бы в благодарность леди Марии, сделавшей тебе столько комплиментов. Между прочим, весь этот балет задуман ради нее.
– Право, мне очень неловко, – пробормотала Мария. – Боюсь, здесь слишком многое будет зависеть от меня.
– Не вижу повода для подобных опасений, – сказала Генриетта. – Кто-кто, а уж Джемми-то позаботится и о вас, и о нашем общем успехе.
– Ах, я ему так признательна!..
– Как и все мы, – подхватила Генриетта.
В эту минуту в комнату вошла еще одна молодая придворная дама.
– Нужна какая-нибудь помощь? – осведомилась она.
– Спасибо, Франциска. У нас уже все готово, – ответила Генриетта.
Заметив принцесс, служанка королевы Франциска Эпсли почтительно поклонилась. У Марии даже захватило дух от неожиданности: она еще никогда не видела таких красивых девушек. Ей захотелось внимательней рассмотреть эти прекрасные черные глаза с длинными, словно бархатными ресницами, роскошные вьющиеся волосы и стройную фигуру вошедшей служанки.
– Миледи, – торжественным тоном произнесла Генриетта, – разрешите представить вам Франциску Эпсли.
Мария выдохнула:
– Очень рада нашему знакомству. Надеюсь, мы будем часто видеться, Франциска.
– Сочту за честь служить вам, – ответила девушка.
Они улыбнулись – каждая из них признавала красоту и обаяние другой; обе хотели, чтобы новое знакомство переросло в дружбу.
– Маргарите ничем не угодишь, – сказала Генриетта. – Она жалуется на то, что ей дали лучшую роль в спектакле и осыпали несметным количеством бриллиантов.
В ответ Маргарита что-то пролепетала, но ни Мария, ни Франциска не расслышали ее слов. Они по-прежнему разглядывали друг друга.
Выйдя на сцену, Мария испугалась. Зрители благожелательно аплодировали; в первом ряду сидели ее дядя и отец. Герцог был с ней предупредителен, ласков, и она хотела бы любить его так же, как он любил ее. Временами так оно и было, но она все равно не могла забыть слухов о его любовницах. Она не знала, какие именно отношения связывали его с этими женщинами, доставлявшими столько беспокойств ее матери, – а потому пыталась вообразить их. В такие минуты ее посещали какие-то смутные, ужасные видения; она пыталась избавиться от них, но ее мысли сами собой вторгались в запретную сферу.
