Елена Арсеньева - Князь сердца моего
Он в запале осушил кружку какого-то русского зелья.
– Ну, если кто и побывает в Париже, то никак не вы, – съехидничала Анжель. – Вы, верно, и туда своих амазонок пошлете убивать ужасных французов, а сами... – Она поискала в своем арсенале наиболее остро отточенный кинжал и вонзила его с невинною улыбкою: – А сами будете учить плавать своих крепостных девок.
Князь озадаченно свел брови.
– О чем это вы, сударыня?
– О чем?! – снова взвилась от ревности Анжель, явственно вообразив его в том водоеме с Варварой. – Если и сражаются русские доблестно, то вы ведь тут ни при чем. Вы кровь свою не льете. Отсиживаетесь в безопасной глуши. Решительно чудом спасся этот милый уголок – логово похотливого русского медведя!
Он вскочил, с грохотом отшвырнув стул, с ненавистью глядя на Анжель, сжимая в руках изувеченный нож, словно готовясь запечатать им оскорбившие его уста.
Матрена Тимофеевна тоже вскочила и умоляюще простерла руки:
– Голубчик, охолонись! Она в сердцах, она не со зла!
– Со зла! – запальчиво выкрикнула Анжель, успев мимолетно изумиться, что дворня этого барина изрядно знает по-французски. Ревнивый лакей тоже ведь понял их разговор... – Со зла!
– Ах, та-ак? – прошипел барин. – После всего, что между нами было, вы ощущаете ко мне только ненависть? А я полагал... – Он запнулся, и Анжель бросило в жар при мысли, что он сейчас припомнит ей исступленные крики, бесстыдные ласки, но он только насупился и бросил сурово: – Коли так, говорить более не о чем. Ты, мамушка, снаряди барыню, посади ее в кошеву и самолично отвези...
Он не договорил, прислушался к чему-то, бросился к окну, рванул створки – и вместе с клубами морозного воздуха в столовую ворвались звуки выстрелов.
* * *– Барин, беда! – распахнул дверь какой-то тощенький мужичонка с белыми от ужаса глазами. – Француз напер со всех сторон! Я шел со скотных дворов, вдруг услышал топот и лалаканье. Я туда-сюда – смерть перед глазами! В грядках скрылся и лежал часа два, покуда они не прошли, а потом сюда кинулся.
«Часа два лежал?! Чего же ты, пакость, крика не поднял, барина не предупредил? Теперь-то ведь уж поздно!» – едва не выкрикнула возмущенная Анжель, но ее опередил отчаянный вскрик Матрены Тимофеевны:
– Со скотных дворов огородами?! Французы? Но там ведь тайные тропы, тех, кто их знает, – раз-два и обчелся! Не померещилось тебе, Лукашка?!
– Что я, порченый, чтоб мне всякие страхи мерещились?
Князь и Матрена Тимофеевна молниеносно переглянулись, а потом барская мамка тяжело оперлась о стол:
– Продал, продал он дьяволу свою черную душу!
– Да, – медленно проговорил молодой князь. – Ясно, что кто-то свой продал, иначе не выйти бы французу на наши охотничьи тропы. Но чтобы Павел!..
– Да что вы болтаете! – не выдержала Анжель. – Если подошли враги, нужно уходить!
– Она права, права! – выкрикнула Матрена Тимофеевна. – Ведь если ты попадешься им – не помилуют!
– Пока я нужен хоть кому-то на свете, я не решусь умереть, – светло взглянул на нее князь. – Беги, оденься потеплее, мамушка. И для барыни прихвати шубку, шальку да вниз теплое. А ты, Лукашка, готовь саночки легкие, бегом!
Дворовые послушно кинулись в двери, а князь обернулся к Анжель:
– Со мной пойдете?
Анжель покачала головой. Ну и дела... Когда князь смотрит на нее, она едва справляется с собой, чтобы не липнуть к его рукам, как податливый воск... И только злость ей помощница. Все силы душевные направила она сейчас, чтобы взлелеять эту злость в себе, чтобы вспомнить: князь ходит шпионить в полки французов, а потом отсиживается в этом заповедном уголке. В это же время, сообразуясь с его сведениями, партизаны налетают на измученных отступающих, а русская артиллерия обрушивает на несчастных беспощадный огненный град. Она вспомнила, как умолял о смерти Фабьен, и тихонько вздохнула от боли в сердце. На руках у этого человека столько крови, а он вчера обнимал ее этими руками! Теперь и она вся в той крови.
Анжель вдруг осознала, что он стоит напротив, что-то быстро говорит, а в глазах такая тревога, такая нежность:
– Я сын своего Отечества, – наконец дошли до ее слуха его слова, – а потому жизнь моя и силы ему принадлежат. Не судите...
– Я вас видеть больше не желаю, и коли вы человек чести, ежели только шпион может быть человеком чести, – подлила она яду до краев, – то умоляю вас отпустить меня к соотечественникам. Клянусь, что ни слова не скажу про ваше ремесло. Вам же лучше бежать, пока еще есть время. А не отпустите меня – я сама уйду.
– Это мы еще посмотрим! – выкрикнул князь, хватая ее за руку и рывком привлекая к себе. – Уйдешь? Сама от меня уйдешь?! Да ты можешь напридумывать все, что угодно, но разве тело твое забудет меня? Разве сердце твое станет лгать?
Он не договорил, припав к губам Анжель, и та едва не потеряла сознание от неистового влечения к этому человеку. Она слышала плеск волн, ее опаляло солнце, где-то заливались жаркими трелями кузнечики, а ноздри трепетали от запаха цветущей смородины. Эти призрачные ощущения делались с каждым мгновением все отчетливее, теперь Анжель уже не сомневалась, что когда-то испытала их наяву и князь был связан с ними неразрывно. «Неужели вправду мы знали друг друга прежде?» – проплыла трезвая мысль, но тут же растворилась в шквале страсти, нахлынувшей на Анжель.
– Господи помилуй! Беда на пороге, а они?! – возопил голосом Матрены Тимофеевны ворох шуб и платков, а потом ворох сей был брошен на Анжель, и она увидела князеву мамку, которая принялась одевать ее с неимоверной быстротой, яростно ворча: – Охальник! Потаскун! Гуляка разбойный! Чего стал, как твой хрен? А ну, одевайся, не медли!
Анжель безвольно, будто кукла, подчинялась ее сильным рукам, а князь, усмехнувшись:
– Проворному недолго снаряжаться! – накинул на себя бекешу и, быстро склонившись над женщинами, сгреб их обеих двумя руками, осыпал быстрыми поцелуями: – Вы – все, что мне в жизни дорого. Сбереги ее, мамушка, и себя сбереги, что бы ни было. Может быть, мрачная туча пронесется мимо, прощайте – и храни вас Бог!
Он кинулся к двери... но тотчас отошел медленными шагами на середину комнаты. Прямо в грудь ему упирался штык, примкнутый к ружью, которое сжимал в руках французский солдат. Глаза его горели таким торжеством и был он так упоен удачею, что даже не заметил, как Матрена Тимофеевна, прижав к себе Анжель, бесшумно скользнула в щель между двумя тяжелыми бархатными шторами. Они оказались в пыльном синем полумраке.
* * *– Бежим! – шепотом приказала мамушка и, прошмыгнув в какую-то дверь, понеслась по длинному коридору. Анжель бежала следом, недоумевая – почему верная мамка оставила своего князя на произвол судьбы, а не кинулась ему на подмогу? Впрочем, что ж тут удивительного? Приказ был дан: спасаться, а Матрена Тимофеевна не из тех, кто выходит из барской воли. В этот миг Матрена Тимофеевна остановилась и, осторожно приотворив какую-то дверь, заглянула в комнату.
