Робин Шоун - Нежный наставник
— Но вы-то не боитесь.
— У меня свои страхи, — невольно вырвалось у него. Она вскинула голову.
— Чего может бояться такой мужчина, как вы?
— А чего опасаетесь вы, миссис Петре?
Она чуть приоткрыла пухлые розовые губы, но тут же плотно сжала их, вновь обратив все свое внимание на фаллос.
— Это достойный член?
Его интересовало, что она пытается утаить сейчас. Может, она боится, что никогда не познает удовлетворения со своим мужем? А может, она боится, что познает его именно с ним?
— Измерьте его, вы же знаете каноны.
Затаив дыхание, он смотрел, как она положила кожаный фаллос поперек ладони.
— Полторы ладони…
Она подняла взгляд, карие глаза сияли.
— Полторы мои ладони. Вы не ответили на мой вопрос, лорд Сафир.
У него пересохло во рту, словно он наглотался песка в пустыне.
— Ну, это вполне приличный член.
— А настоящий член такой же жесткий в состоянии эрекции?
Рамиэль сделал глубокий вдох.
— Настоящий более гибкий.
— В четверг утром вы сказали, что вам нравится, когда женщина вас откачивает и выжимает досуха. А как еще женщина может ласкать мужской член?
— Она может брать его в рот, облизывать и сосать, — заявил он без обиняков.
Разговор стал захватывающим для обоих.
— Как женскую грудь? — спросила Элизабет. Ответ последовал незамедлительно:
— Или клитор.
— Женщины… — Ее голос стал хриплым. «Именно так он будет звучать, — подумал Рамиэль, — когда я глубоко войду в нее». — Они что, берут член в рот?
Рамиэль зажмурился, почувствовав острую боль, представляя себе рот Элизабет, волосы Элизабет, наслаждение, испытываемое Элизабет.
— Да, миссис Петре.
— И каков он на вкус?
Дьявольщина! Она же не могла этого не знать.
Он открыл глаза, пораженный настырным любопытством, светившимся в ее глазах. Нет, она действительно не знала. На мгновение ему стало жаль собственными руками разрушать подобную наивность.
— Боюсь, что это вам следовало бы попробовать на вкус лично, — произнес он бесстрастно.
— Ну, тогда какова на вкус женщина?
Какова на вкус Элизабет?
— Сладкая. Солоноватая.
Пламя газовой лампы пульсировало, то ярко вспыхивая, то затихая: то ли завлекая их, то ли предостерегая. Страсть может опалить, и очень больно! Как далеко она сможет зайти, прежде чем ее остановит ее западное воспитание? Как далеко сможет зайти он сам, не теряя контроля над собой?
— Что вы думали, впервые познав женщину?
Что мог он думать в тринадцать лет, когда многоопытная наложница, которую подослал ему отец, легла перед ним на спину, раскинув ноги?
— Я подумал, что женское лоно — самое захватывающее и чарующее, что я видел в жизни. Оно подобно розовому ирису. При моем прикосновении оно увлажнилось, а когда возбудилось, его лепестки раскрылись, обнаружив потаенный бутончик. Это была самая прекрасная игрушка.
Элизабет отвела глаза и, низко опустив голову, произнесла:
— Наверное, ни одна женщина не сможет взять в рот весь член целиком?
Но сама она попытается. Когда настанет время, она даст ему все, и даже больше, чем он того пожелает.
— Женщина не должна заглатывать его целиком, а только головку и еще пару дюймов ствола. Она может сжимать и ласкать ствол руками и одновременно целовать и сосать его.
— А у вас женщина когда-либо брала его весь в рот, целиком?
Рамиэль помнил, какое невыразимое наслаждение доставляли ему женские губы и язык. Воспоминания подогревались ее откровенным интересом.
— Нет.
— А вам хотелось этого?
«Только если ты сама сможешь сделать это, не поранившись, дорогая», — подумал он.
— Я предпочитаю, когда его полностью поглощает женское лоно.
В камине послышался треск тлеющих угольков. Рамиэль напрягся в ожидании следующего вопроса. Он передал ей поводья, теперь лишь оставалось ждать, не погонит ли она во весь опор.
— Были ли у вас женщины, у которых вагина оказалась слишком маленькой для вас?
— Да, — с трудом выдавил Рамиэль.
— Девственницы?
— Да.
— И женщины, которые в течение долгого времени не знали мужчины?
— Да.
— Но только не женщины, родившие двоих детей?
— Нет, — согласился он, многозначительно нажимая на это слово. — Женщина, родившая двоих детей, сможет принять меня целиком.
У него недостанет сил покинуть ее до тех пор, пока он не войдет в нее полностью. Рамиэль выжидающе смотрел на склоненную голову Элизабет, наблюдая за игрой темно-рыжих бликов в ее волосах.
— А что может сделать мужчина с полногрудой женщиной, чего бы он не смог сделать с женщиной, менее одаренной природой?
Рамиэль глубоко вздохнул, но воздуха явно не хватало. Он посмотрел на грудь Элизабет, спрятанную под черным бархатом корсажа, вспоминая, какой белой, гладкой и полной показалась она ему в тот вечер на балу, когда на Элизабет было надето темно-зеленое платье с изящным глубоким вырезом.
— Он может поместить свой фаллос между ее грудями… и плотно сжать их… так, чтобы они полностью покрыли его, подобно женскому лону.
Инстинктивно Элизабет сжалась под пристальным взглядом Рамиэля, почти ощущая прикосновения его рук. Ее желания… их становилось все труднее сдерживать. И над обоими довлела тень Эдварда. Столько людей вокруг, почему он выбрал в любовники именно того человека, которого Рамиэль видел прошлой ночью?
— И как долго вы собираетесь воздерживаться от плотских радостей, миссис Петре?
Она так сильно стиснула руками кожаную копию фаллоса, что костяшки ее пальцев побелели. Рамиэль вздрогнул. — А вы, лорд Сафир?
— Сколько придется.
— У меня тот же случай.
Он пристально посмотрел на нее.
— Каждый человек заслуживает того, чтобы его полюбили хотя бы раз в жизни, миссис Петре.
Даже лорд Сафир. В ясных карих глазах Элизабет сначала отразилось смущение, потом забрезжила догадка, которую тут же сменил непритворный ужас. Накануне утром второпях она забыла на столе листок, на котором Рамиэль велел ей делать записи.
А сейчас Элизабет вспомнила. Она вспомнила, что написала на клочке бумаги, как бросила его на стол и позабыла, в спешке покидая библиотеку и Рамиэль, конечно же, нашел его. Она бросила искусственный фаллос обратно в отделанную бархатом шкатулку и поставила ее на стол рядом с чашкой.
— Мне пора идти.
— Нет ничего постыдного в желании любить, дорогая.
Схватив перчатки и ридикюль, Элизабет поднялась.
Рамиэль протянул руку и достал из белой шкатулки фаллос. Он все еще хранил тепло рук Элизабет. Рамиэль обхватил его ладонью. Элизабет не отрываясь смотрела на его руку и копию фаллоса, на сухую жесткую кожу и теплую живую плоть. Ее мысли столь явственно отражались в глазах, что Рамиэль боялся выдать себя.
