Конни Брокуэй - Неотразимая
– Не произносите этого слова, убирайтесь! – Фиа схватила мокрое полотенце и швырнула его в Томаса. Он легко уклонился. Ей действительно лучше, решил он, потому что в ее броске чувствовалась сила.
Томас вышел из каюты и вдруг понял, что улыбается. Он очень удивился: чему он улыбается? Фиа пыталась причинить ему боль, она кричала и угрожала ему, а он вышел от нее счастливый, словно получил первый поцелуй. Нет, он решительно сумасшедший. Черт побери, из всего, что сейчас произошло, он помнил только искренность ее улыбки. И красоту этой улыбки.
Глава 13
Моряк из Фиа был плохой, прямо сказать – никудышный. Это поразило Фиа, казалось ей несправедливым. В те редкие мгновения в течение последующих двух дней, когда она была способна думать о чем-либо, кроме своего тазика, она поняла, что стала ненавидеть этот тазик даже больше, чем ненавидела касторовое масло. А касторовое масло она ненавидела больше всего в жизни. Как же так? Ведь она провела все свое детство у моря, вглядывалась в морскую даль, мечтая, что однажды за ней приплывет большой корабль и увезет ее. Корабль с сильным красавцем капитаном... Но на деле это оказалось настоящей катастрофой. Нет-нет, об этом думать нельзя, лучше сосредоточиться на том, чтобы подняться на верхнюю палубу хотя бы с какими-то остатками гордости. Она вышла из каюты, поднялась по лестнице и медленно открыла люк на палубу. Потом осторожно выглянула из него.
После трех дней качки утро было относительно спокойным. Небо затянуто серыми облаками. «Звезда Альба» шла медленно, разрезая редкие морские волны. Серое море переливалось, своим цветом напоминая ртуть.
Фиа подставила лицо морскому воздуху, который приносил на палубу мелкие брызги. Она ощутила соль на губах, в глазах, но после трех дней, проведенных в душной каюте, насквозь пропахшей рвотой, она вдыхала чистый морской воздух с наслаждением, с каким мучимый жаждой человек припадает к источнику. Звуки голосов заставили ее открыть глаза. Она увидела Томаса. Он увлеченно разговаривал с кем-то из матросов и не замечал Фиа.
На палубе ветер был сильнее, чем там, где находилась Фиа. Такое заключение она сделала потому, что Томас был без камзола, а рубашка под напором ветра облегала его поджарое тело подобно второй коже, повторяя очертания его мускулов и развеваясь за спиной словно парус. Фиа видела, как он кивнул головой, выпрямился, потянулся, словно большой зверь, и зевнул. Он что-то говорил, и слова его вызывали смех у матроса. Томас улыбнулся матросу очень личной, только им двоим понятной улыбкой, и Фиа стало понятно, что на корабле он царь и бог, а море – его владение. Матрос ушел, а Томас потер затылок и посмотрел на восток. Улыбка сошла с его лица, он выглядел задумчивым и усталым. Фиа поняла, что что-то беспокоит его.
Она нахмурилась – ей не хотелось видеть его слабым и ранимым, не хотелось думать о том, что его что-то тревожит, как бывало с ней. Томас повернулся. Теперь он смотрел вперед. Его руки упирались в бока, а ноги были широко расставлены. Ветер трепал его волосы, рубашку, играл с кружевами на воротнике, обнажая загорелое тело.
Фиа вздрогнула и натянула на плечи легкую шаль. Ее всегда привлекала сила Томаса Донна – как сила характера, так и физическая. Когда она впервые увидела его в замке Уонтон-Блаш, то сразу подумала, что Томас Донн из тех людей, которые не позволят никому и никогда манипулировать собой или шантажировать себя. Он был не такой, как другие обитатели замка.
В своем воображении Фиа уже тогда выделила его из всех, вернее сказать, она выделила его в своем сердце. Его обращение с ней и галантность только укрепили ее мнение о его необыкновенности. Каким ребенком она была тогда! Какая наивность!
Сейчас она понимала, что галантность была просто иронией и жалостью к ребенку. Что ж, сейчас по крайней мере он не испытывал к ней жалости.
Она гордо вскинула подбородок, и лицо ее приняло непроницаемое выражение – прекрасная маска, столько раз спасавшая ее. Она сумела выжить, зная, что она дочь Карра, потому что научилась смотреть правде в лицо, не прятаться от нее, как бы горька она ни была. А правда заключалась в следующем. По мнению Томаса Донна, она оправдала предсказание, которое он когда-то сделал, назвав ее просто шлюшкой своего отца. Именно поэтому – так, во всяком случае, Томас, наверное, объяснял это себе – он и увез ее из Лондона, избавив от нее Джеймса Бартона. Что ж, она не позволит ему насладиться исполнением его плана. Если она и согласилась на похищение, то теперь хорошенько проучит его.
Она поморгала глазами, не желая, чтобы Томас заметил ее слезы. Фиа хотела, чтобы он хоть немного понял, что такое остаться совсем без иллюзий. Он предал тот идеал, который она носила в своем сердце все эти годы. Для нее Томас Донн был примером мужчины, которого не интересовали животные наслаждения и животная похоть, мужчины, который стремится к тому, что ценит. В ее представлении он был способен хотеть только ту женщину, которую любит.
Фиа совершенно не интересовало, что по отношению к Томасу она была в высшей степени несправедлива. Он никогда не просил ее отводить себе то высокое положение, которое она приписала ему. Не важно, что сейчас у Томаса усталый и измученный вид. Все, что происходило, не имеет никакого отношения к справедливости. Справедливость всегда была для Фиа понятием малодостойным. И сейчас тем более она не собиралась обращать внимание на такие пустяки. Она искала не справедливости, а возмездия.
Томаса, которого она однажды создала в своем девичьем воображении, не существовало. А настоящий Томас вопреки презрению, недоверию, низкому мнению о ней хочет ее.
Фиа остро чувствовала это по его взглядам, нерешительности, когда ему очень хотелось дотронуться до нее и он уступал своим порывам. Но самое главное – она видела, каких усилий ему стоит сдерживаться и не касаться ее. Как напрягается его тело, когда он подходит к ней. Какой запах исходит от него. Она ощущала его желание по возбуждению, которое он пытался скрыть, и по тому, как накалялся воздух между ними, когда они оказывались близко друг к другу. Желание. Презрение. Все смешалось.
Фиа плотнее закуталась в шаль.
– Леди Фиа?
Вздрогнув, она очнулась от размышлений и с огорчением поняла, что плачет. Фиа быстро вытерла слезы тыльной стороной ладони и повернулась к Томасу, поняв, что еще и дрожит.
– Да, капитан Донн, – громко отозвалась она, чтобы он услышал, и вспомнила, что поклялась отомстить ему.
Томас схватил камзол, быстро спустился и ловко накинул его ей на плечи. Неожиданно Фиа стало очень тепло, он словно окутал ее собой, заглушил все остальные чувства.
