Кэтрин Сатклифф - Единственная моя
– Как будто ты и в самом деле забыл. Ты же помнишь его еще жеребенком.
– Ага, а еще я помню, как он поддал мне копытом под зад. Чертов зверь. С тех пор не могу хорошо ходить. Но неважно. Он был великолепным самцом. Хороших детишек наделал этот Гданьск. Ну, так как же, будете выкупать его, сэр?
Майлз не ответил, повернулся к конюху спиной и по очереди зашел в каждое из стойл, где оставшиеся четыре арабских скакуна нетерпеливо затанцевали при виде хозяина.
– Пойду на покой, сэр, если вы не против, – послышался голос Чарльза.
– Спокойной ночи, – отозвался Майлз, слушая как старик поднимается по ступенькам в свою комнату, которая была его домом последние пятьдесят лет.
Оставшись один, Майлз окинул взглядом источенные червями панели, пол с оторванными кое-где досками, сломанные стойла и представил себя, стоящего перед женой с протянутой рукой.
Он выругался себе под нос.
Вернувшись в дом, Майлз прошел на кухню и обнаружил Салли над тазом с липким тестом. По всему полу вокруг нее была рассыпана мука. Она коротко взглянула на него, на мгновенье приостановив свое нападение на несчастную смесь теста и муки. Любой сарказм, который она могла бы изречь, остался невысказанным, ибо она сразу заметила, что хозяин не в духе.
– Можете сказать Ее Высочеству, что у нее будут на завтрак эти треклятые булочки, – осторожно сказала она.
Майлз не ответил, и прошел мимо к черной лестнице, по которой поднялся на второй этаж. Здесь он пересек темный коридор, и направился к спальням, расположенным по обе стороны галереи. Пройдя прямиком к себе в спальню, он нашел ее пустой.
А чего, собственно, он ждал?
Развернувшись, Майлз подошел к соседней комнате и постучал, потом еще раз, чуть громче. В этот момент дверь спальни напротив распахнулась, и Брайан, одетый в просторную белую рубашку, с визгом выбежал из комнаты. За ним последовала Оливия, одетая так же, как и сын, с разметавшимися по плечам волосами. Ни ребенок, ни мать не заметили Майлза и помчались по коридору -Брайан впереди, Оливия за ним.
– Не догонишь, не догонишь, – поддразнил мальчик. – Это мы еще посмотрим! – ответила Оливия и в два прыжка догнала сына и схватив его на руки, закружила, отчего ребенок звонко рассмеялся.
Майлз наблюдал за всем этим, затаив дыхание.
Потом Оливия, повернувшись к комнате Брайана, заметила его, стоящего спиной к дверям ее спальни. Лицо ее раскраснелось от бега, глаза буквально искрились смехом, который, казалось, повис в воздухе между ними и еще теснее прижала мальчика к груди, словно он был щитом, защищающим ее от реакции Майлза – или, может, просто чтобы защитить сына.
– Сэр, – сказала Оливия, – нам сказали, что вы гуляете.
– Гулял.
Оливия взглянула на него поверх всклокоченной головки сынишки, и грудь ее поднималась и опускалась с каждым вздохом. Затем, ничего не сказав, она поспешила назад в комнату Брайана. Майлз пошел вслед за ними.
– Теперь тише, – прошептала она, укладывая неугомонного мальчика в кровать. – Боюсь, мы потревожили Уорвика. Он не привык к маленьким шалунам, бегающим по его дому.
– Но он ведь любит маленьких мальчиков, правда? спросил Брайан, выглядывая из-за материнского плеча на Майлза.
– Конечно, любит. Да, я уверена в этом.
– А как я буду его называть, мамочка? Я буду звать его папой?
Хлопотливые руки Оливии застыли, но она так и не взглянула на Майлза.
– Я поговорю с ним об этом, – наконец ответила она и стала еще дальше подсовывать край одеяла вокруг беспокойного детского тельца. – А пока почему бы не обращаться к нему «сэр»?
– Хорошо. – Повернувшись на бок и подтянув вверх колени, малыш положил свою пухленькую щечку на подушку и поглядел на Майлза краешком глаза. – Спокойной ночи, сэр.
– Спокойной ночи, – отозвался Майлз.
Выпрямившись, Оливия бросила на Майлза быстрый взгляд, потушила свет и поспешно вышла из комнаты. Майлз пошел вслед за ней, замешкавшись, когда она скрылась в комнате, точнее двух маленьких комнатах – спальни и небольшой гостиной, – которые она, очевидно, выбрала для себя. Когда она не появилась, он подошел к двери и увидел ее сидящей у трюмо. В торопливо наброшенном поверх ночной рубашки халате она, не мигая, смотрела на свое отражение в зеркале и расчесывала волосы, цвет которых напоминал цвет выдержанного виски.
– Оливия...
– Прошу прощения, если мы потревожили вас, – прервала его она слегка запыхавшимся голосом. – Обычно Брайана трудно уложить спать. Он легко возбудим, как большинство детей его возраста.
– У тебя красивые волосы, – сказал он, ненавидя себя за почти тоскливое звучание собственного голоса. Он не желает эту женщину, уверял себя Майлз. У него есть полное право презирать ее и все, что она собой представляет. Он не желает ее, однако вот он, стоит тут как вкопанный, и вид изгибов ее тела под мягкой фланелью вызывает легкую испарину на лбу и напряжение в паху.
Оливия на миг задержала руку с расческой, потом продолжила:
– Не удивлюсь, если он еще подскочит до конца вечера. Ему здесь очень нравится. Вскоре после ужина я обнаружила его на верхнем этаже сражающимся с воображаемыми драконами. Бог наградил – или наказал – его очень пылким воображением.
Она наконец повернула голову, и ее глаза встретились с его изучающим взглядом. Он не шелохнулся и не отвел глаз, упиваясь видом женщины, сидящей на маленьком пуфике в блузке, застегнутой высоко на шее и на запястьях. Ткань отливала бледным золотом в свете свечей.
– Ты не против, что я взяла эту комнату? – тихо спросила она.
– Я думал... – Он покачал головой. – Нет, с какой стати?
Оливия положила расческу на столик.
– Завтра утром первым делом мы возьмемся за книги.
– Хорошо. – Он не хотел никакого напоминания об этих дурацких книгах сейчас.
– Боюсь... – Плечи ее поднялись и опустились. – Я произвела плохое впечатление на мисс Пинни.
– Я знаю.
Она не пошевелилась, но вскинула вверх свой подбородок и сцепила руки на коленях, словно ожидая, что он бросит свое осуждение именно к ее ногам.
– Ты будешь получать булочки на завтрак, – сказал он. – Правда, апельсинового мармелада не будет.
Оливия притворно нахмурилась:
– О Бог мой, я не знаю, переживу ли я это.
Они оба рассмеялись, но затем вдруг одновременно затихли. В комнате повисла тишина, которая скоро сделалась вполне осязаемой. Первым нарушил молчание Майлз:
– Я могу войти? – наконец спросил он.
Оливия быстро поднесла руку к щеке, потом прижала ее к горлу. Что-то промелькнуло на ее лице. Удивление? Тревога? Нервозность? Он не привык иметь дело с пугливыми женщинами. И кроме того, она не имеет права изображать из себя перепуганную девственницу. Не ей изображать из себя подобное с ее-то прошлым.
