Лайза Клейпас - Ангел севера

Биддл, его камердинер, ждал в спальне на случай, если Люку понадобится его помощь, чтобы раздеться. Люк резко велел ему прикрутить фитили ламп и удалиться. Не раздеваясь, в вечернем костюме, он опустился в кресло, поднес к губам бутылку и сделал большой глоток, не замечая тонкого букета выдержанного вина.

– Мэри, – прошептал он, словно имя могло вызвать ее из могильного мрака. Тишина комнаты, казалось, издевается над ним. Он слишком долго лелеял свое горе, пока оно не ушло само собой, оставив после себя… пустоту. Он-то думал, что боль потери останется с ним навсегда. Господи, он бы двадцать раз предпочел боль этой жуткой пустоте!

Он забыл, что значит радоваться жизни. Как просто и легко это было в детстве: они с Мэри все время смеялись, радовались своей молодости, надеждам, слепо верили в их общую судьбу. Они все встречали вместе. Возможно ли было повторить это с кем-то еще?

– Чертовски маловероятно, – пробормотал он, снова поднося бутылку к губам. Он не смог бы выдержать разочарования, новой боли…, вновь разрушенных надежд. Ему и пробовать этого не хотелось.

Среди ночи Люк встал и, взяв полупустую бутылку, неторопливо вышел из комнаты.

Огромный диск луны струил в окна бледно-золотистый свет. Привлеченный мыслью о ночной прохладе. Люк бесшумно вышел из замка, пересек выложенный камнем внутренний дворик и через проход в высоких живых изгородях оказался в саду. Была удивительная тишина, только гравий хрустел под его ногами. Он направился к мраморной скамье, прятавшейся в зеленой куще. Тяжелый сладкий аромат гиацинтов наполнял воздух, смешиваясь с запахом лилий и гелиотропа. Он сел на скамью и удобно вытянул ноги. Однако тут же подобрался, насторожившись. Его внимание привлекло воздушное видение, мелькнувшее среди кустов живой изгороди. Он решил, что это ему чудится.

Но вот снова в неверном свете луны неуловимо блеснуло что-то белое.

– Кто там? – громко спросил он, сердце в его груди стучало молотом.

Движение замерло, и раздалось еле слышное «ах». Затем послышались легкие шаги, и появилась она.

– Мисс Биллингз? – вопросительно проговорил он, словно подтрунивая.

Она была в том же крестьянском костюме, что и в ту ночь, когда он ее поцеловал. Простая юбка и свободная белая блузка. Распущенные волосы водопадом спадали почти до колен. На голову была наброшена светлая шаль.

– Милорд? – задыхаясь, произнесла она.

Он успокоенно откинулся на скамье, покачивая головой.

– Вы шли по саду, будто привидение.

– А вы верите в привидения, сэр?

– Нет.

– Мне иногда кажется, что меня преследует призрак.

– Люди часто пугают сами себя. Обычно это люди, у которых много чего накопилось на совести. – Он жестом пригласил ее сесть рядом на скамью. Слегка поколебавшись, она приняла его безмолвное приглашение и села на краешек на почтительном расстоянии от него. Они оба не проронили ни слова: их пронизывало такое ощущение, будто они вне времени. Этот сад был их убежищем, укрытием от всего остального мира.

Тася с удивлением подумала, почему ей показалось таким естественным то, что она застала его здесь. Она была фаталисткой благодаря религиозному воспитанию и славянской крови и поэтому с легкостью приняла это стечение обстоятельств. Они оба оказались здесь, потому что это было предопределено судьбой. Так просто и хорошо было сидеть рядом с ним и смотреть на золотую луну, сиявшую в небе специально для них.

Не в силах побороть искушение, он протянул руку и тихонько снял с ее головы шаль, освободив струящуюся массу темных волос, тут же рассыпавшихся по ее плечам.

– Что преследует тебя? – спросил он.

Тася склонила голову, легкие кудри сияли вокруг лба, как нимб.

– Неужели ты не устала носить в себе все эти тайны? – мягко настаивал Люк, коснувшись шелковистого локона. Он обвился кольцом вокруг его пальцев. – Почему ты здесь в такой час?

– В комнате я чувствовала себя как в клетке. Я не могла дышать. Я хотела увидеть небо прямо над собой. – Она настороженно посмотрела на него и нерешительно спросила:

– А почему вы здесь?

Он выпустил из пальцев ее локон и, быстрым движением оседлав скамью, повернулся к ней лицом. Тася остро ощущала близость его мощного тела; ее тревожили его расставленные колени. Она сидела на краешке скамьи, как птичка, готовая улететь. Но он не тянулся к ней, лишь смотрел в упор, и от этого кровь бросилась ей в лицо.

– Не только тебе хочется кое-что забыть, – сказал он. – Иногда и я не сплю всю ночь.

Тася поняла мгновенно:

– Вы говорите о жене?

Он медленно вывернул руку, так что лунный свет серебристо сверкнул на стальном крючке.

– Это все равно что потерять руку. Иногда я тянусь к чему-то и лишь потом вспоминаю, что кисти нет. Даже спустя столько лет.

– Я слышала, что вы спасли из огня свою жену и Эмму. – Тася застенчиво взглянула на него. – Вы очень мужественный человек.

Он пренебрежительно пожал плечами:

– То, что я сделал, не имеет ничего общего с мужеством. Я не дал себе времени подумать, а просто ринулся за ними.

– Некоторые мужчины беспокоились бы лишь о собственной безопасности.

– Я бы хотел поменяться с Мэри местами. Оставаться гораздо тяжелее. – Он нахмурился. – Я не только потерял Мэри… Я потерял себя. Я потерял то, что у нас с ней было.

А когда единственное, что у вас осталось, – это память и идущие годы стирают подробности…, вы стараетесь их удержать…, цепляетесь за них… И не можете ни на минуту забыться…

– Эмма иногда просит меня сыграть ее вальс… – сказала Тася, глядя на сад. Умиротворяющее пощелкивание сверчков и шуршание ночных насекомых, обитателей душистых зарослей, наполняли воздух. – Она слушает его с закрытыми глазами, думая о матери. Мэри, э-э, леди Стоукхерст всегда будет частью ее жизни. И вашей. Я не считаю, что в этом есть что-то плохое.

Почувствовав неприятную щекотку, Тася рассеянно отмахнулась и опустила глаза. Они тут же в ужасе расширились: по ее руке к плечу полз длиннющий паук.

С отчаянным воплем она подскочила и, сбросив отвратительное насекомое на землю, стала отряхивать юбку, сопровождая это потоком русских слов. От ее крика ошеломленный Стоукхерст вскочил с места. Когда он понял, в чем дело, то, задыхаясь от смеха, опустился на скамью.

– Это всего лишь паук, – наконец выговорил он, все еще фыркая. – В Англии их называют косильщиками. Они не кусаются.

Тася снова перешла на английский:

– Я ненавижу всех пауков! – Она не переставая отряхивала юбку, рукава, складки на блузке – все, куда мог забраться непрошеный гость.

– Все в порядке. – В голосе Стоукхерста слышался сдавленный смех. – Он уже убежал.