Барбара Мецгер - Дуэль

– С ней все так! – Все так с леди Пейдж, если не считать, что она явилась причиной дуэли, во время которой ранили мальчика, из-за которого в доме Йена появилась его сестра, которую он погубил. Жизнь его встала с ног на голову из-за этой лживой, неверной жены Пейджа. О да, с ней все в порядке, если не считать, что она была его любовницей, а также любовницей множества других мужчин. И теперь эта неверная жена собирается подружиться с Афиной? Ха!

Она хочет устроить новый скандал, вот чего она хочет. «Menage a trois»[2] – такие заголовки появятся в колонках светских сплетен, «Весна и лето в саду Неистового Мардена – саду радостей земных». Еще один скандал не встревожит Мону – теперь, когда она нашла спокойную гавань, где ей не грозят кредиторы мужа. Репутация мисс Ренслоу ее заботит не больше, чем заботила ревность мужа. Посмотрите только, как она заботится о своем сыне. Йен просто вскипел от злости. Он в школе? Мальчику не больше семи лет – а Йен даже не знал, что у нее есть ребенок.

Он оттолкнул от себя тарелку, не съев и половины того, что на ней лежало. Он был просто переполнен чувством своей вины, сожалениями, возмущением и отчаянием. Еще один кусок всей этой гадости он прожевать просто не в состоянии.

Только теперь Афина поняла, что произошло нечто действительно ужасное, поскольку обед еще не кончился, а граф перестал есть.

– Эта леди, она не подруга вашей сестры?

– Эта леди именуется таковой только в формальном смысле слова, но она начала выезжать в том же году, что и Дороти. Полагаю, они знакомы, но подругами я бы их не назвал. И я не назвал бы леди Пейдж приличной компаньонкой для незамужней барышни. – Это еще мягко сказано.

– Вот как. Наверное, поэтому у мистера Халла произошел приступ кашля, когда я пригласила ее на чашку чая.

Халл может укладывать свои вещи. Ему следовало захлопнуть дверь перед этой шлюхой. Как можно допустить, чтобы вертихвостка вроде этой Пейдж приблизилась к такому ангелу, как Афина? Йен представил себе их разговор, и его передернуло. Капитан приказал бы протащить его под килем. Лорд Ренсдейл убил бы его. Трой перестал бы смотреть на него как на нечто вроде идола. А он возненавидел бы себя еще сильнее, чем уже ненавидит.

– Ничего страшного не произошло, – проговорил он, судорожно сглотнув. – Вы просто напишите этой особе и скажите ей, что мы уже договорились с другой и что в ее великодушном… – Ха! Великодушие Моне несвойственно, просто по ее счетам некому платить. – В предложении нет нужды.

Афина ничего не сказала. Она скатала свою салфетку в тугой шарик.

– Вы можете ей написать, не так ли? Если вы потеряли ее карточку, я дам вам адрес.

– Я не могу, – прошептала она.

– Можете, я знаю. Но если вас так смущает необходимость отказаться от ее предложения, я могу сделать это сам. А еще лучше поручить Халлу объясниться с ней. – Поделом этому горе-дворецкому. Если этим займется Йен, он не устоит и придушит эту потаскуху.

Йен едва расслышал, как Афина пробормотала:

– В письме нет надобности.

– Вот как? Только не говорите, Бога ради, что эта женщина уже заняла одну из моих гостевых комнат!

– Я не могу этого сказать.

Слава Богу, Йен от ярости не мог выговорить ни слова, иначе Афине пришлось бы услышать такое, что не полагается слышать хорошо воспитанной девице. Ему пришлось прикусить язык, чтобы не дать этим словам вырваться наружу, но он не замарал ими уши этой самой глупой, самой пустоголовой, самой тупой, самой безмозглой, самой…

– Откуда мне было знать? – спросила Афина, в то время как лорд Марден сидел и сердито смотрел на нее. Челюсти у него двигались но он не произносил ни слова. – И я ее не приглашала. Я никогда не осмелилась бы пригласить к вам гостя, хотя вы и просили меня считать Мэддокс-Хаус своим домом. Я поблагодарила леди Пейдж за ее любезное предложение и сказала, что поговорю об этом с вами. Но она ответила, что мне никак нельзя провести здесь еще одну ночь одной и что вы непременно согласитесь. Вспомните, вы ведь весьма решительно защищали мое доброе имя.

Йен, казалось, лишился дара речи и продолжал хранить молчание.

– Ведь это так? Вы ничуть не лучше Уигги. Живете в гостинице или на какой-то жалкой квартирке вместо того, чтобы жить дома.

Ничего жалкого в его кенсингтонском коттедже не было, но Йен по-прежнему оставался нем, чтобы не разразиться непристойной бранью, которой разразился мысленно.

– Тогда леди Пейдж послала своего лакея за своими сундуками, которые уже находились у нее в карете, – продолжала Афина. – Она сказала, что собиралась поехать еще к кому-то, если леди Дороти не окажется дома. Как могла я сказать мистеру Халлу, чтобы он отнес эти вещи обратно в карету? Но вид у него был нехороший, и я отослала его отдохнуть в буфетной. Леди Пейдж поселилась в Розовой спальне, обед отнесли ей в комнату. Она пожаловалась на головную боль и сказала, что никто не станет укорять нас за то, что мы с вами еще раз пообедаем вдвоем, потому что она уже находится в доме.

Да уж, об этом теперь никто не станет говорить.

Йен ничего не мог поделать с собой. Грубое выражение сорвалось с его губ, и он даже не извинился, когда на щеках Афины вспыхнул румянец. Теперь, когда шлюзы прорвало, преград для проклятий не существовало.

– Это самое худшее из всего проклятого, паршивого, идиотского, недоделанного и я не знаю какого! Какого черта вы…

Афина уже не слушала его. Она поднялась и вышла. На губах ее играла улыбка.

Граф, в которого она влюбилась, оказался не таким уж совершенством.

Глава 12

Всякий раз, когда женщина может свалить вину на мужчину, она это делает.

Мужчины обычно бывают виноваты.

Дворецкий объявил, что увольняется. Йен предложил Халлу прибавку к жалованью, если он избавится от грызуна, воцарившегося в Розовой комнате. Халл сказал, что он лучше уйдет; граф может сам искоренить этого смущающего его хищника. Дворецкий должен остаться. Мона должна уйти.

Да, эта крыса слишком велика – не поместится в крысоловку. Йен налил себе бокал портвейна. Да и сам он слишком велик – в бокале не утонет. О, черт, эта сучка не уйдет без скандала! Он выпил второй бокал и удивился, что в свое время находил эту легкодоступную брюнетку привлекательной…

Ведь не перезрелые же выпуклости и не отвислые груди, не толстые лодыжки и не тонкие выщипанные брови привлекли Йена. Мона не удивилась, увидев его. Йен подождал, пока, по его подсчетам, Афина не окажется у ложа своего брата, а Халл не уберет бутылку портвейна. Тогда он тихо постучал в дверь ее спальни. Дверь открыла сама Мона, одетая в почти прозрачную ночную рубашку. Она вызвала у Йена столько же интереса, сколько обои на стенах, и могла бы сойти за часть меблировки этой Розовой спальни. Точнее, после изящных форм Афины баронесса напомнила ему оттоманку.