Анна Бартон - Дерзкая и желанная
– Неудивительно, что воспоминания преследуют тебя. Но ты не должен стыдиться своего поведения, потому что защищал брата от хулиганов. Что же в этом плохого?
– Плохо другое: с тех пор я держал Ральфа на расстоянии, внушая ему, матери и себе, что лучше оставаться дома, ограничить круг общения, чтобы больше не подвергаться подобной мерзости.
– Ты пытался защитить его.
– Разве? Или просто-напросто защищал себя? Мне так было легче: меньше неприятностей. Я не приглашал школьных друзей к нам домой, да и сам приезжал ненадолго раз в месяц, чтобы дать им денег и проведать. – Он тяжело вздохнул и прижался лбом к оконному стеклу. – Такое поведение ставит меня на одну доску с теми хулиганами, которые издевались над ним. В сущности, это делает меня во многом таким, как… мой отец.
– Нет, не делает. Но если ты понимаешь, что поступаешь неправильно, почему не исправишь ситуацию?
– Ну не могу же я привести его к кому-нибудь на бал или в свой клуб! – воскликнул Джеймс, хотя и знал, что Оливия это и не предлагает.
– Привези его в Лондон, и пусть он поживет у тебя недельку. Представь Оуэну, Роуз, мне – всем, кому доверяешь. Мы могли бы покататься в карете или устроить пикник за городом. Как думаешь, Ральфу это понравится?
«Несомненно!»
– Я спрошу.
– Только не тяни с этим, а то ведь лето быстро пролетит.
«И Джеймс уедет».
Ему неожиданно захотелось, чтобы у него осталось больше времени – для общения с братом, с Оливией. С той ночи, когда она поцеловала его на террасе во время бала у Истонов, Джеймс был сам не свой, и ему нравилось это ощущение.
– Спасибо за понимание.
– Не за что. – Оливия улыбнулась. – Ну что, вернемся к нашему занятию?
Не раньше, чем он расскажет ей о письме отца.
– Есть еще кое-что, что тебе следует знать.
– Конечно. Но почему бы тебе не присесть на… Бог мой, я слышу, как Терренс рявкает на конюхов. Они с Хилди, должно быть, вернулись от плотника. Ты видишь их?
Джеймс выглянул в окно и заметил кучера и служанку.
– Да.
Проклятье! Он упустил свой шанс. Горничная уже, наверное, поднимается по лестнице, а Оливия тем временем торопливо приводит в порядок платье и волосы.
– Мне лучше вернуться на стул, чтобы не давать Хилди повод поворчать. Она будет рада увидеть, что я рисую, – такое спокойное, подобающее занятие для леди.
– Верно, но если кто и способен превратить его в нечто иное, так это ты.
Она улыбнулась.
– Какая жалость, что не хватило времени закончить наш разговор! Не могли бы мы продолжить позже? Скажем, сегодня днем?
– Конечно.
Оливия поднялась на здоровую ногу.
– Подожди!
Джеймс подскочил к ней и обхватил за талию, в который уже раз поражаясь, насколько идеально подходят друг другу их тела. Усадив ее на стул, он заметил разбросанные листы бумаги и, пока Оливия пристраивала поврежденную ногу на табурет, наклонился их поднять.
– Сейчас же отдай! – неожиданно воскликнула девушка и попыталась выхватить наброски.
Он поднял руки, чтобы она не достала, и, перевернув пачку, с дюжину листков просмотрел, но все они оказались абсолютно чистыми.
– Как это назвать? Я как дурак сидел, выполняя твои команды, а ты и не собиралась рисовать?
Оливия залилась краской, когда Джеймс с шутовским поклоном вручил листы ей.
– Я хотела, но… – Боже! Как трудно найти нужные слова! – …сомневалась, что смогу отдать тебе должное.
Он усмехнулся.
– Любой твой рисунок был бы уместен. Ты же знаешь: идеального сходства не требуется. Просто убедись, что снабдила меня сильным подбородком, широкими плечами, мускулистыми…
– Джеймс, – прервала она его ерничанье, отмахнувшись листками, – прекрати сейчас же и прими прежнюю позу. – И, потянувшись за угольным карандашом, добавила: – Надо же нарисовать хоть что-нибудь до прихода Хилди.
Он подчинился, и Оливия принялась за дело. Каждый раз, когда она поднимала на него глаза, он корчил какую-нибудь забавную мину и смешил ее. И это помогло ему отвлечься от тревог по поводу экспедиции, Ральфа и письма отца Оливии… по крайней мере, на какое-то время.
Хилди вошла в комнату, окинула быстрым взглядом сцену и пожала плечами. Хотя Оливии было не совсем прилично находиться в комнате наедине с мужчиной, но по крайней мере сейчас она полностью одета. Что же касается правил, то в эти дни их столько раз нарушали, что еще одно нарушение погоды не сделает.
– Плотник сказал, что начнет мастерить костыли тотчас же и сегодня к вечеру они будут готовы, и попросил прийти опробовать их, поэтому мы с Терренсом пойдем к нему после ужина.
– Сегодня? Но это же чудесно! – воскликнула Оливия. – Спасибо.
Джеймс поднялся.
– Поскольку выйти в столовую ты не можешь, я, пожалуй, тоже попрошу прислать мне поднос сюда. Заодно и рисунок закончишь.
– Мистер Эверилл подарил мне рисовальные принадлежности, – объяснила Оливия Хилди. – Прекрасная идея, правда?
– Да, действительно. – Служанка устремилась к госпоже. – Покажете, как у вас получается?
Оливия прижала листы к груди.
– Э… нет, пока не закончу.
Джеймс послал Оливии многозначительный взгляд, направляясь к двери.
– Увидимся позже – скажем, в семь?
– Прекрасно.
Глава 16
Позже Джеймс шел по коридору к комнате Оливии на умопомрачительные запахи ростбифа, овощей и свежеиспеченного хлеба, но, дойдя до ее двери, приостановился убедиться, что письмо на месте.
Оуэн, возможно, никогда не простит ему то, что он собирается сделать, но так будет правильно. И не только с точки зрения закона. Оливия – взрослая женщина и должна сама решать, что делать с отцовским письмом.
Твердо намереваясь довести это дело до конца, Джеймс постучал в дверь.
Хилди пригласила его войти, жестом указав на маленький, накрытый скатертью столик, сервированный на двоих и украшенный вазочкой с полевыми цветами.
– Все готово для обеда.
На Оливии было платье из золотистого шелка, в котором незазорно было бы появиться даже на лондонском балу. Глубокий вырез обнажал высокие, спелые выпуклости грудей. Волосы собраны в высокую прическу, за исключением нескольких локонов, которые обрамляли лицо.
Джеймс натужно сглотнул. Зрелище было восхитительным, а когда она улыбнулась, он почувствовал, что способен взобраться на любую пирамиду. Его все в ней восхищает! Она не умеет скрывать своих чувств и откровенно дает знать окружающим, что каждый из них для нее значит.
И живет так, словно каждый день – дар божий.
И Джеймс рядом с ней сознает, что это на самом деле так.
– Прошу, присаживайся, – пригласила Оливия.
Не в состоянии говорить, он улыбнулся и, вежливо кивнув, расположился напротив.
