Хазарский меч - Елизавета Алексеевна Дворецкая
Умываю утренней росой,
Опоясываю утренней зарей,
Окружаю частыми звездушками…
Заранка не сомневалась, что сумеет выполнить задуманное. У нее имелась тайна – некое знание, неведомое даже Огневиде и Мираве. Давным-давно, десять лет назад, в Крутовом Вершке жила старая Светлоока, или баба Светлоча, как ее звали в семье – бабка Датимира и прабабка Заранки. К старости она совсем ослепла и говорила о себе: «Была я Светлоока, а ныне темная вода[30] к глазам подступила, буду Темноокой зваться». Когда в одно лето прабабка слегла, взрослые, расходясь по работам, не раз оставляли с ней Заранку – воды подать, еще чем пособить. Один такой случай она особенно запомнила. Было ей тогда лет шесть, а то и меньше. Заранка щедро была одарена детской способностью как наяву видеть то, о чем рассказывают, и услышанное в тот день так ясно и прочно отпечаталось в памяти, что она была почти уверена: это не рассказ, она видела все своими глазами.
– Ты слушай, что расскажу, – начала баба Светлоча. – Запоминай, а никому не сказывай. Поведаю тебе дело тайное. Во всю жизнь мою никому я сей тайны не открыла, ни одному человечку. А теперь мне уж помирать скоро – надо передать. От тебя, чую, будет толк.
Шла пора сенокоса, самая страда, и во всем Крутовом Вершке, кажется, не осталось живой души, кроме них да нескольких свиней, дремлющих в тени под тыном. Дверь избы была открыта, впуская душистый летний воздух и яркий свет, солнечные лучи падали на дощатый пол, но бабка лежала в дальнем углу, во тьме, и Заранке казалось, что она слышит голос Темного Света. Прабабка была так стара, что принадлежала уже скорее к посланцам Темного Света в мир живых, чем наоборот.
– Была я такая же девчоночка маленькая, как ты сейчас, – негромко, но уверенно вел речь Темный Свет. – Пошла как-то в лес по ягоду, ходила, ходила, от своих отбилась, заблудилась, что делать – не знаю. Бродила-бродила, блуждала-блуждала, пока из сил не выбилась. Уж темнеет, делать нечего, надо утра ждать. Нашла ель большую, разлапистую, заползла туда с лукошком, на мох легла, свернулась, сплю…
Заранка слушала, не шевелясь и едва смея вздохнуть: казалось, ее собственная душа рассказывает о ней же, так ясно она видела темный лес и себя, одинокую, усталую и напуганную. Она тоже ходила в лес с прочими детьми и сестрой Миравой и знала, как легко там отбиться и потеряться.
– Среди ночи слышу – стук да гром! Проснулась, выглядываю тихонечко – полная луна светит и так ярко, что все видно, как днем, каждую травку разбираешь. Вижу, идут две старые старухи – нос в бороду врос, и обе ликом темны. У каждой глаз нет, а во лбу отверстие. Подошли они, сели наземь, одна и говорит: «Ну что, сестрица Доля, пора нам глаз делить». «Пора, сестрица Недоля», – вторая отвечает. Вынимает из-за пазухи щепку осиновую, а щепка с одной стороны белым-бела, с другой – черным-черна. Взяли они ее, подбросили, она и упала белой стороной кверху. Ощупали они ее, одна и говорит: «Видно, нынче твой час, сестрица Доля». Встает вторая, руки поднимает – и хвать с неба луну! Сняла ее да и в лоб себе вставила! Стоит она, а у нее во лбу глаз сияет. Вот стала она глядеть по сторонам. «Вижу, говорит, в таком-то доме дитя народилось. Жить ему будет сто лет, иметь жену, семерых детей, семь раз по семь внуков, а скотины разной у него будет столько, сколько звезд на небе. Еще вижу, говорит, князь киевский на войну собирается: всех ворогов в прах разобьет, а сокровищ возьмет столько, что и не унести. Еще вижу, говорит, старик из Борятина сыну младшему думает невесту сватать: будет у него жена, ростом высока, красотой красна, походочка у нее лебединая, тиха-плавна речь соловьиная…» Долго она так говорила, людям доли судила, да все добрые. А вторая и говорит: «Достанься мне нынче глаз, не видать бы им столько добра». Может, ты, говорит, обманула меня? Может, нынче мне глаз полагался? Стали они спорить, в драку полезли – одна другой как засадит кулачищем в лоб, тут луна у Доли из лба выскочила и опять на небо взобралась. Стали они друг дружку попрекать, а потом одна и говорит: «Вон под елкой девчонка маленькая хоронится, не спит, все видит, все слышит, спросим-ка у нее». Я вылезаю, ни жива ни мертва. Они щепку мне показывают и спрашивают: какой стороной упала? Я говорю, белой. Тут они помирились, а мне говорят: «Коли когда пожелаешь кому долю поменять с доброй на худую или наоборот, то позови нас – мы все сделаем». А потом просыпаюсь я – уже утро, а совсем рядом пастуший рожок гудит. Я пошла туда – и прямо к дому и вышла.
Баба Светлоча примолкла, переводя дух, и показала на корец с водой. Заранка подала ей воду, бабка попила и закончила:
– Думала было, что приснилось мне… Однако сто лет живу, а никому про ту ночь не рассказывала. Тебе первой. И со словом моим передаю тебе и силу: захочешь кому долю поменять с доброй на худую или наоборот, то позови двух старых старух – они все сделают…
Заранка не помнила, чтобы после того дня ей еще приходилось сидеть с бабой Светлочей – кажется, скоро та и померла, погребение и поминальный пир Заранка помнила, но не могла сказать, много ли времени прошло между ним и тем разговором. Поначалу она считала услышанное лишь страшной сказкой и часто сжималась под овчиной, лежа на полатях, мысленно видя темный лес и двух слепых старух, у которых один на двоих глаз – луна с неба. Но после того как ее одели в поневу и мать начала учить ее ворожбе, она постепенно осознала: то была не сказка, то было мощное оружие, которое прабабка оставила ей в наследство…
Однако до сего дня Заранке не случалось применить это оружие. А теперь те две старые старухи сами привели к ней Ярдара в тяжкий для него день. Если прабабкина сила чего-то стоит – настало время пустить ее в ход.
…И как все князья и бояре, русы и хазары, мужи и жены,
И красные девицы, и старые старцы, и все добрые люди
Смотрят на солнце красное, и любуются, и радуются, и кланяются,
Так
