Анна Дэвис - Шкатулка с драгоценностями
Грейс наклонилась и поцеловала ее в лоб.
— Эта капуста совершенно особенная. — Кэтрин Резерфорд ткнула в гарнир вилкой. — Она маринованная?
— Это австрийский рецепт, — объяснила Нэнси. — И, если честно, мама, по-моему, ты маринована[17] больше, чем капуста!
— Чушь и ерунда! — Но голос Кэтрин звучал более хрипло, чем обычно, — верный признак того, что она немного навеселе. Она редко выпивала, а сегодня выпила хереса еще до того, как они начали бутылку белого рейнвейна. — А если и так, что из того? Разве существует письменное указание, что только молодые имеют право выпивать? А более зрелая леди должна проводить вечер за вязанием, чаем и смотрением в камин в тоске по ушедшей молодости?
— Но у тебя же есть вечер, когда ты играешь в бридж… — Грейс поймала взгляд Нэнси и хихикнула. Сейчас, когда они все собрались за обеденным столом, ей стало гораздо легче. Сестры вошли в свои традиционные роли сообщниц, заканчивая фразы друг за дружку и обмениваясь взглядами поверх бокалов с вином.
— Вы, вертушки, забыли, кто вас родил! Позвольте мне сказать… — Кэтрин взмахнула ножом, и кусочек квашеной капусты попал в Крамера.
— Так, начинается. — Нэнси сделала большие глаза.
— «Меня бросили в тюрьму ради вашего блага, соплячки». — Грейс подражала матери.
— Это правда, миссис Резерфорд? — Крамер искренне заинтересовался. — По какому же обвинению?
— Я совершила самое отвратительное преступление: вела кампанию за право женщин голосовать! — Кэтрин поправила очки и гордо выпрямилась.
Нэнси наклонилась и громко шепнула Крамеру:
— На митинге Либеральной партии она бросила яйца в пару членов парламента.
— И угодила одному из этих ничтожеств прямо в лысую голову! — Кэтрин явно торжествовала. — Я хочу, чтобы вы знали, молодой человек, что я была членом СПОЖ! Я была арестована вместе с Эмелиной Панкхерст.[18]
— Это социально-политическое объединение женщин, — объяснила Грейс. — Мамочка, ты забываешь, что Джон американец. Он не имеет ни малейшего представления ни о Панкхерст, ни о СПОЖ. — Снова повернувшись к Крамеру, она добавила: — Заключение в полицейскую камеру было самым ярким событием в маминой жизни! По крайней мере, она хочет, чтобы мы так думали!
За всем этим весельем Грейс разглядывала Крамера. Его бокал был наполнен водой, а к рейнвейну он не притронулся. В ту ночь он тоже был трезв, тогда это ее поразило. Может быть, он трезвенник? Или бывший алкоголик?
— Вы отказывались от еды, миссис Резерфорд? Вас насильственно кормили?
— Зовите меня Кэтрин! — Ей доставляло удовольствие мужское внимание.
— Папа ее быстро вызволил, — объяснила Грейс. — Она успела отказаться только от одной трапезы.
— Она была абсолютно белой, — добавила Нэнси.
— Впрочем, полицейские выкупали ее в холодной ванне, — добавила Грейс. — И были при этом очень невежливы!
Сестры снова посмотрели друг на друга и хихикнули.
— Ах вы, свинтусы неблагодарные! — Кэтрин явно развеселилась. Радовалась, что весь разговор сосредоточен на ней. Каждую минуту она поглядывала на цветы, принесенные Крамером и стоящие теперь в вазе на камине. Кремовые розы и большие маргаритки. Срезанные в саду. — Ну ладно, хватит об этом! Расскажите поподробнее о себе, Джон. Над чем вы сейчас работаете?
— Да так. То да се…
Нэнси заговорщически наклонилась к Грейс:
— Ну вот, он опять скромничает. Он ничего не скажет, но я думаю, он пишет роман!
Грейс смотрела то на одного, то на другую. Нэнси в этот вечер была на редкость весела и привлекательна — глаза горят, лицо сияет счастьем. Крамер застенчиво играл ножом и вилкой.
— Это правда, Джон?
— Если честно, у меня нет на это времени. Слишком много происходит в реальном мире. Кто же найдет время для выдумок? — Когда он поднял взгляд на Грейс, в его глазах читалось негодование. «Только я, — казалось, говорили они, — только я найду время на это!» Через минуту он продолжил: — Сейчас я работаю над пьесой о трансатлантическом перелете. Вы знаете о премии Ортейга? — Заметив озадаченный взгляд Кэтрин, он объяснил: — Раймонд Ортейг предложил премию в 25 тысяч долларов за первый безостановочный перелет из Нью-Йорка в Париж или наоборот.
— Есть ли какие-нибудь новости об этих французах? Нунжессер, или как его там? — спросила Нэнси.
Крамер помотал головой:
— В последний раз их слышали где-то над Ирландией. Но это было давно. Должно быть, они упали в океан.
— Бедняги! — Кэтрин театрально положила руку на грудь. — Пара смельчаков-пионеров! Ужасно досадно!
— Впрочем, нашелся другой парень, который хочет повторить попытку, — сказал Крамер. — Пилот почтовой авиации, можете поверить? Он планирует вылететь из Лонг-Айленда двадцатого. И летит один.
— Думаете, у него есть шансы? — спросила Грейс. — Вот так, в одиночку?
— Дома его называют летающим безумцем. Но я поеду в Париж и возьму с собой фотографа. — Он многозначительно посмотрел на нее. — Иногда лучше действовать в одиночку!
Потом Кэтрин подала свой хлебный пудинг с жидким заварным кремом.
— Очень похож на тот, что делала мама. — Крамер уже соскребал последние кусочки со своей тарелочки. — Только она делала его с карамельным соусом. — Он быстро поправился: — Впрочем, ваш лучше, миссис Резерфорд!
— Называйте меня Кэтрин.
— А ваша жена? — спросила Грейс.
— Ева не готовила. — Он положил ложку.
— Она была удивительно красива. — Как ни странно, это произнесла Нэнси. — Если, конечно, верить фотографиям в вашем доме.
— Фотографии не передают полной правды, — отчеканил Крамер. — Они не могут охватить всего человека.
Грейс переводила взгляд с одного на другую. Нэнси опустила взгляд. Крамер, похоже, пожалел о своей резкости. Кэтрин встала и принялась собирать тарелки.
— У меня есть множество фотографий Джорджа, — спокойно и размеренно произнесла Нэнси. — Иногда они меня утешают. Я смотрю на него такого, каким он был, и вспоминаю, как счастливы мы были вместе. Но иногда у меня разрывается сердце, когда я вижу его в форме с этой глупой, бессмысленной улыбкой на лице. Я начинаю на него сердиться. Как это неразумно, а? В конце концов, бедный Джордж умер. А есть кое-что и похуже. Мне становится все труднее и труднее увидеть, вернее, представить реального Джорджа. Я все чаще и чаще должна смотреть на фотографии, чтобы точно вспомнить его лицо. Наверное, это неизбежно. Но меня это очень печалит: я понимаю, что он исчезает даже из моей памяти. Да, действительно, невозможно помнить его как живого.
