Барбара Мецгер - Крылья любви
Джини подумывала, не поискать ли ей самой дамскую комнату, но опасалась, что Ардет станет беспокоиться, если она уйдет оттуда, где он ее оставил. К тому же она сомневалась, найдет ли потом обратную дорогу. Опасалась она и того, что в отсутствие Ардета холодность дам по отношению к ней превратится в открытую враждебность. Она помнила злобу своей бывшей свекрови и оскорбления, которыми ее осыпали в Брюсселе. Оставаясь на месте, она по крайней мере была в безопасности. И сидела, как сорняк среди роз, и потому сорняк особо вредный…
Что касается Ардета, то он вознамерился проделать кое-какие манипуляции с пуншем. Именно поэтому он и не отправил этого бесполезного глупца баронета за пуншем для Джини. Усилить действие напитка значило бы достигнуть большей степени воздействия на чересчур разборчивых леди… если Ардет еще не окончательно утратил свои способности. В таком многолюдстве он не мог рассчитывать ни на зрительное воздействие, ни на власть своего прикосновения, так что ему оставалось прибегнуть только к самому обычному обману, а проще сказать, к жульничеству. Ардет подумал, что, пожалуй, у него еще нет настоящего сердца, стало быть, перед ним прямая дорога в вечный адский огонь. И до этого необходимо по возможности облегчить Джини ее жизненный путь.
Какая-то женщина остановилась возле столика с закусками и напитками, потягивая пунш из стаканчика. Немолодая, седовласая дама в очках. Она была хорошо одета, но никаких плюмажей из перьев на голове и никаких драгоценностей на шее и на груди у нее не было. В отличие от жаждущих развлечений болтливых сплетниц, на которых Ардет вдоволь насмотрелся сегодня, эта почтенная матрона выглядела умной и серьезной женщиной, на разум которой трудно оказать воздействие.
Ардет вежливо наклонил голову, ожидая, что дама намерена удалиться.
Вместо этого она сказала:
– Простите мою навязчивость, но не вы ли наш новоиспеченный граф? Лорд Ардет?
– Да, за мои грехи, – с поклоном ответил он.
– Нет, за ваши благодеяния. Я леди Винросс.
Она протянула графу руку, и тот поднес ее к губам, не сводя при этом взгляда с чаши пунша.
– Вы меня не знаете.
Простая вежливость требовала, чтобы он теперь посмотрел на даму.
– Боюсь, что нет. В последние недели я встречался со множеством людей. Приношу вам Свои извинения.
– В них нет необходимости. Это с моим сыном вы могли познакомиться, Джеймсом Винроссом. Капитаном гусар его величества Джеймсом Винроссом. Он где-то здесь. Это его последний официальный выезд перед увольнением из армии, слава Богу.
– Я познакомился со многими нашими храбрыми военными, дорогая леди Винросс. Если ваш сын вернулся невредимым, я разделяю вашу благодарность небесам.
– Нет, это вас я хочу поблагодарить. Джейми рассказал мне о том, что вы делали. Не для него лично, его ранение не было тяжелым, хотя говорят, что прихрамывать он будет до конца своих дней. Для его солдат. Он не в силах был им помочь, он лишь мог видеть, как они страдают, в то время как армейские хирурги оставляли их умирать. Врачи, которые заботились только о раненых офицерах! При тяжело раненных солдатах оставались лишь немногие хирурги. И вы.
Ардет покачал головой:
– Я не врач и не хирург. А те немногие медики, которые там были, работали сверх сил. Они просто не успевали помочь каждому вовремя и не преуспели бы, даже если бы их численность утроилась.
– Джейми говорил то же самое. Но вы были возле раненых и, как он утверждал, спасли жизнь многим. Вы помогали даже тем, от кого врачи уже отказались. Он называл вашу помощь чудодейственной. Джейми хотел поблагодарить вас, но вы покинули Брюссель прежде, чем он успел это сделать.
– Я не сделал ничего такого, чего не сделал бы любой другой джентльмен, обладающий нужными навыками.
– Никто ничего не делал. И даже не пытался делать. Я считаю, что причина всех этих смертей не от ран в бою, а в полевых лазаретах из-за плохого ухода и дурного лечения. Он вернулся домой, хромая, но душе его нанесены поистине тяжкие раны. Он страдает от ночных кошмаров, он глубоко презирает и проклинает тех, кто виновен в происходившем, и тех, кто посылал многих и многих на смерть, оставаясь в безопасности.
– Он судит вполне разумно. Должно быть, ваш сын – отличный офицер, из тех, кого любят подчиненные, готовые отважно сражаться под его командованием.
– Он таким и был. Сегодня вечером ему должны вручить наградной лист. Я еле уговорила его приехать и принять награду. Он явился, но только в надежде встретить знатного человека, который вел себя столь благородно. В газетах писали, что вы будете здесь.
– Это был мой долг. Я имею в виду не появление на сегодняшнем приеме, а помощь солдатам в беде.
– А мой долг – поблагодарить вас за то, что вы вернули мне моего сына. И поблагодарить от имени тех матерей, сыновей которых вы спасли. Мы все ваши должницы. Правительство не наградит вас медалью, я в этом уверена, и не повысит ваш титул.
– Для меня не имеет значения ни то ни другое.
– Я так и думала. Но ведь кто-то должен признать долг. Что я должна предпринять, чтобы вернуть вам долг благодарности за тот подарок, который вы сделали женам и матерям, дочерям и сестрам?
Ардет посмотрел на чашу с пуншем, потом глянул в сияющие любовью материнские глаза, а потом перевел взгляд на ту часть огромной комнаты, которая пустовала, если не считать единственного занятого кресла у стены.
– Вы могли бы по-дружески поддержать мою жену, – сказал он.
Леди Винросс слегка покраснела.
– Я, о…
– Она была рядом со мной большую часть времени. Она не могла находиться в кругу офицерских жен, которые перематывали бинты или делали нечто подобное, это мне неизвестно. Она же находилась в аду полевого армейского лазарета, держала раненых за руки, вытирала им пот со лба, слушала их мольбы. И когда я просил ее о помощи, она подходила и помогала мне совершать то, что вы назвали чудесами, спасая тех, кого еще можно было спасти. И по мере сил облегчала муки тех, кого уже нельзя было спасти. Если ваш сын видел меня, то видел и золотоволосого ангела рядом со мной. Она тоже заслужила вашу благодарность. Быть может, даже большую, чем я, ибо без помощи ее рук я не сумел бы сделать столько, сколько сделал.
– Да, но…
– Имоджин Маклин помогала со всей готовностью и по доброй воле, несмотря на то, что потеряла так много сама. Неужели вы не в состоянии извинить те ошибки в поведении, которые не принесли вреда никому, кроме нее самой, и которые вполне объяснимы, и по достоинству оценить то доброе, что совершила эта добрая и благородная женщина?
– Хорошая женщина заслуживает большего, чем рубины, вам не кажется?.. Я видела один у нее на шее.
