Патриция Поттер - Гордое сердце
Сержант кивнул, хотя больше всего на свете ему хотелось бы оказаться в каком-нибудь ином месте. Он был знаком с Маккензи, достаточно наслышан о нем и прекрасно понимал, что поиски разведчика генерала Вейкфилда — пустое занятие. Но свое мнение высказывать не стал, сознавая, что дочке и внуку генерала угрожает опасность и надо приложить все силы, чтобы их спасти. Запахнув тужурку, сержант сделал знак своей группе следовать за ним и выругался про себя. Ну и погодка, дьявол ее разрази!
Моррис со своими солдатами скоро вышел к ущелью Дьявола. Посмотрел направо-налево и сник. Тропа по краю обрыва уже покрылась наледью. Он послал было свою лошадь вперед, но сразу же отказался от этого намерения, когда лошадь оскользнулась раз, другой, третий… К черту! Не хватает еще сломать себе шею. Тут и Маккензи спасует. В конце концов, он хоть и бывалый разведчик, но все-таки не горный козел. Ну даже если… даже если исхитрился спуститься вниз в такой гололед, то куда исчезла миссис Мэннинг с сынишкой? О Господи! Моррис приподнял воротник, готовый двинуться в обратный путь. Может, сержанту удалось напасть на след? Хорошо бы! А если нет? Придется возвращаться в форт Дефайенс несолоно хлебавши. Делать нечего. Не дай Бог снегу навалит! Можно оказаться заживо погребенным под снежной лавиной. В горах обильные снегопады всегда этим заканчиваются. А что он скажет генералу Вейкфилду? Боб Моррис вспомнил все ругательства, какие подбросила память, сделал знак солдатам следовать за ним и повернул обратно.
Он нисколько не удивился, когда сержант доложил, что Маккензи как сквозь землю провалился. Настроение было хуже некуда. Только и остается вернуться в хижину Смита, где можно хотя бы отогреться, подкрепиться и отдохнуть перед дальней дорогой. До форта Дефайенс как минимум пять дней пути.
В течение часа Маккензи возился с растопкой. Влажный валежник тлел, дымил, но огонь все не занимался. Положение спасло несколько пригоршней можжевеловых иголок. Они сразу затрещали, вспыхнули и облизнули язычками пламени пару подсохших веток.
Эйприл дрожала как осиновый лист. Она никак не могла согреться, да и нервное напряжение сказывалось. Господи, неужели этот озноб никогда не кончится? Бедный Маккензи! Уж он-то совсем окоченел, думала она, поглядывая на него. А Дэйви, как он? Закутанный в несколько одеял, ребенок согрелся и заснул.
Маккензи первым делом завел в пещеру лошадей, благо она оказалась довольно вместительной. Ветер усилился, мокрый снег валил хлопьями, и, прежде чем развести костер, он проявил заботу о них — укрыл от непогоды. Потом отправился за хворостом. И теперь, когда костер наконец разгорелся, было видно, что его бьет дрожь.
Эйприл достала из седельного мешка одеяло, подошла, набросила на него, положив ему на плечи руки. А спустя мгновение обняла его, стараясь согреть своим телом. И как только она это сделала, он начал клацать зубами. Она наклонилась и приникла головой к его заиндевелым волосам.
Маккензи выпростал руку из-под одеяла и крепко сжал ее ладонь. У него такая большая рука, а у нее такая маленькая, изумилась Эйприл, разве хватит ее тепла, чтобы его согреть? Но все равно ему так теплее.
— Я вас люблю, Маккензи, — прошептала она, едва шевеля губами и надеясь, что он не услышит.
Эйприл знала, что эти слова его пугают, но не смогла удержаться, потому что переполнявшие ее чувства рвались наружу. И сразу почувствовала, что он напрягся, а когда встретилась с ним взглядом, увидела в его глазах железную непреклонность.
— Лучше не надо, — произнес он вполголоса.
«Кому лучше? » — подумала она, намереваясь выяснить это и все остальное.
— Боюсь, это от вас не зависит, — сказала она, выделяя голосом каждое слово. — Я полюбила вас, и тут уж ничего не поделаешь.
Костер ярко пылал, отдавая им свое тепло и свет. Языки пламени отбрасывали причудливые тени на стены пещеры. Эйприл поправила одеяло и обнаружила, что Маккензи уже перестал дрожать. Ну вот, можно и отдохнуть. Она примостилась возле него. Но спустя мгновение Маккензи распахнул одеяло, и она, задержав дыхание, скользнула в уютное тепло.
Прижавшись друг к другу, оба смотрели на огонь. Тихо посапывал во сне Дэйви, шумно вздыхали лошади. А они молчали.
У Эйприл горло перехватило от счастья, а Маккензи со свойственной ему рассудительностью предался размышлениям.
Он почти физически чувствовал, как в нем крепнет решение. Мужчина без женщины неуязвим. Это он точно знал, как и то, что никто не бывает абсолютно независим. Но если люди зависимы друг от друга в равной степени, то это не опасно. Просто вся жизнь не должна зависеть от одного человека. Тут двух мнений быть не может…
Эйприл не знала, любит ли Маккензи ее так, как она его, но, поняв, что его к ней влечет, дала волю своему чувству, отбросив все условности. Когда ее роман с Дэйвидом был близок к завершению, отец вызвал ее на откровенный разговор. Женщины, сказал он, более мужчин способны на самообман и могут иной раз всю жизнь прожить с человеком по привычке. И добавил, что любить — это когда хочешь с кем-то состариться.
Только теперь она убедилась, что отец прав. Быть рядом с Маккензи всю жизнь — это счастье. Но счастье отличается от наслаждения. Оно предполагает и борьбу, и терпение, и самоотречение.
Что ж, она не отступится. Если Маккензи все еще сомневается в искренности ее чувств, придется доказывать, ведь любовь не знает гордости.
Со спокойной и удивительной смелостью, на которую способны только женщины, Эйприл сунула руку в вырез влажной рубашки и стала поглаживать мускулистую мужскую грудь теплой ладонью. Спустя минуту мышцы дрогнули. Подняв к Маккензи лицо, Эйприл вопросительно взглянула на него. Бурлившая в стальных глазах страсть выплеснулась на нее, едва не лишив дыхания. Ее губы сами по себе потянулись к его губам, руки обвили шею — одним словом, тело повело себя совершенно самостоятельно.
И Маккензи, потеряв самообладание, издал покорный стон и сдался на милость победителя.
Он был уже не в силах противостоять натиску желания, устал сражаться с собой. Взяв ее лицо в ладони, он разомкнул языком податливые губы.
Поцелуй оказался для него как бы свежим глотком воздуха — сумятица мыслей и пока еще неясных чувств сразу улеглась. Спустя минуту, убедившись, что не отвергнут, он уже упивался нежным поцелуем.
Господи, какое же это наслаждение!
Возбуждение его достигло крайних пределов. Его бросало то в жар, то в озноб. Мелькнула мысль, что отношения мужчины и женщины сродни явлениям природы. То ледяные порывы ветра, то нестерпимый зной.
А если такой порыв подхватит и сбросит с обрыва? — подначил внутренний голос.
