К. Харрис - Когда рыдают девы
Д’Эйнкорт – изящный, элегантный, с чопорно-самоуверенным видом – резко остановился на краю Прайви-Гарденс и повернулся лицом к виконту:
– Я никогда не утверждал, будто являюсь первенцем своего отца, а всего лишь сказал вам, что я – его наследник. И это правда.
– Единственный наследник?
– Именно.
– Как такое возможно?
– Не ваше дело, – негодующе дрогнули тонкие ноздри.
Себастьян надвинулся на фатоватого парламентария, который попятился, пока не уперся спиной в неровную каменную стену.
– Смерть Габриель Теннисон превратила это дело в мое, ты, напыщенный, самодовольный чертов сукин сын. Молодая женщина убита, двое невинных детей пропали. И если тебе известно хоть что-то – что угодно, – могущее прояснить случившееся…
– Я вас не боюсь, – заявил д’Эйнкорт, судорожно дергая кадыком.
– А зря.
– Вы не имеете никакого права набрасываться на меня посреди улицы! Что вы себе вообразили? Будто эти мальчишки стоят между мной и состоянием? Так вот, вы ошибаетесь. Отец сделал меня единственным наследником, когда мне было шесть лет! А почему еще, по-вашему, мой брат принял духовный сан и теперь служит приходским священником? Потому что таков его удел! Все, чем владеет мой отец: земли, капиталовложения – все в должное время станет моим.
– Мне приходит в голову единственная причина, по которой мужчина лишает наследства своего двенадцатилетнего сына и оставляет все младшему.
Щеки собеседника вспыхнули двумя яркими пятнами.
– Если вы намекаете, что Джордж лишен наследства, потому что он… потому что он не мой брат, позвольте заверить, что вы глубоко ошибаетесь. Просто, когда брат достиг отрочества, нашему отцу стало ясно, что характер и здоровье первенца совершенно не подходят для роли преемника, уготованной ему согласно традиции.
– Однако эти же характер и здоровье не помешали ему сделаться священнослужителем?
– Данный род занятий предполагает абсолютно другие требования, – вызывающе уставился в ответ д’Эйнкорт.
– Ну и как, скажите, ваш брат воспринял, что состояние примерно в полмиллиона фунтов оказалось вырванным из его рук?
– Естественно, он несколько огорчился…
– Огорчился?
– Огорчился. Но со временем смирился со своим положением.
– С положением малоимущего священника в Сомерсби?
– Именно так.
Девлин отступил на шаг.
Парламентарий принялся демонстративно поправлять галстук и одергивать сюртук.
– Человеку вашего происхождения, наверное, трудно это понять, но не забывайте: состояние моей семьи хоть и значительное, однако накоплено совсем недавно. А посему к нему неприменимы законы первородства. Мой отец имеет полное право распорядиться своим имуществом, как считает нужным.
– Верно, – признал виконт. – Но мне приходит на ум следующее: если ваш отец изменил свое завещание единожды, ничто не мешает ему поступить так снова – на этот раз в пользу внуков.
Д’Эйнкорт застыл:
– Если вы намерены предположить…
– Предположение не исчезнет, хоть облекай его в слова, хоть нет, – обронил Себастьян и пошел прочь.
Вернувшемуся на Брук-стрит виконту доложили, что леди Девлин вместе с ее матерью, леди Джарвис, отбыли на какой-то музыкальный вечер.
– Однако мне кажется, – с легким поклоном сообщил Морей, – что Калхоуну не терпелось перемолвиться с вашей милостью.
– Да? В таком случае пришлите его наверх, – велел Себастьян, направляясь к лестнице.
– Ну? – спросил виконт, когда несколькими минутами позже камердинер проскользнул в гардеробную. – Раскопал что-нибудь?
– Не так много, как надеялся, милорд, – признал Калхоун, доставая хозяину вечерний наряд. – Насколько мне удалось выяснить, мистер Нокс появился в Лондоне всего три года назад. Служил в Сто сорок пятом стрелковом полку, но был демобилизован после сражения при Ла-Корунье[14], когда их часть расформировали.
– Значит, он действительно был стрелком.
– Да, милорд. Более того, даже прославился, убив какого-то высокопоставленного француза. Свалил того выстрелом с лошади с расстояния примерно в семьсот ярдов. А еще мне говорили, будто этот парень способен отстрелить голову бегущему кролику более чем за триста ярдов. – Камердинер сделал паузу и добавил: – В темноте.
Себастьян поднял взгляд от пуговиц рубашки:
– А как Нокс оказался владельцем «Черного дьявола»?
– Сведения противоречивы. Судачат, он портняжил дубовой иглой, прежде чем то ли выиграл таверну в кости, то ли порешил прежнего ее владельца. А может, и первое, и второе. – «Портняжить дубовой иглой» на воровском жаргоне означало промышлять грабежом на большой дороге.
– Похоже, мистер Нокс весьма трепетно относится к своим погребам.
– Неудивительно, учитывая личности некоторых его приятелей.
– Вот как? И кто же они?
– Чаще всего всплывает имя Йейтса. Рассела Йейтса.
ГЛАВА 22
Себастьян ждал за пределами светлого круга, отбрасываемого мигающим в начале аллеи масляным фонарем. Театр был все еще закрыт на лето, но репетиции к предстоящему сезону уже проводились. Темная улица звенела смехом расходившейся по домам труппы.
Виконт не сводил глаз со служебного выхода.
Ночь стояла теплая, ласковое прикосновение ветра пахло апельсинами и тысячей горько-сладких воспоминаний. Девлин услышал, как открылась дверь, увидел направляющихся к дороге женщину и двоих мужчин. Женщина, увлеченная разговором с товарищами по сцене, на мгновение остановилась под уличным фонарем. Танцующее пламя масляной лампы блеснуло на каштановых прядях ее густых темных волос и маняще замерцало на родных, любимых чертах. Откинув голову, она расхохоталась в ответ на реплику одного из своих спутников, потом вдруг замерла и повернулась, распахивая глаза в тщетной попытке разглядеть что-либо в темноте. И Себастьян понял, что она почувствовала его присутствие и что связь между ними, существовавшая все эти годы, хоть и ослабла, но не исчезла.
Этой женщиной была Кэт Болейн, известнейшая актриса лондонской сцены и когда-то – любовь всей Себастьяновой жизни. Одно время Девлин надеялся, что они с Кэт состарятся вместе – плевать на перешептывание шокированного общества и яростное противодействие отца («графа Гендона», – напомнил он себе). Но затем в их судьбы вмешалось сплетение отвратительной лжи с еще более неприглядной правдой. Теперь Кэт стала женой бывшего капера по имени Рассел Йейтс, экстравагантного мужчины, который питал запретную страсть к собственному полу и поддерживал тайные связи с контрабандистами и шпионами, бороздившими пролив между Англией и наполеоновской Францией.
