Маргарита Свидерская - Юность Екатерины Великой. «В золотой клетке»
Понятовский неплохо говорил на русском языке, сразу по приезде начав его изучать, к великому князю часто ходили иностранцы-музыканты, так что акцент не мог быть причиной, по которой вдруг стража таки решила задержать столь раннего гостя.
Осознав, что сейчас его возьмут под белые руки и упекут в Тайную канцелярию, а там прознают, кто он, и что после этого последует, Понятовский оттолкнул одного из стражников и бросился бежать.
– Сюда! Убег! Ловите! Робяты, окружай супостата! – закричали солдаты караула и бросились в погоню за подозреваемым, демонстрирующим хорошую прыть: сигал через кусты без остановки, несся, что твой рысак по дорожкам, словом, упарились, пока догнали и скрутили, навалившись впятером. В той куче караул и Понятовский надавали изрядно оплеух, поставили синяки под глазами и разбили носы. Караул остался довольным неожиданной разминкой, а Понятовский имел растерзанный вид, потерял парик и шляпу, заполучил фонарь под левый глаз и был доставлен под светлые очи великого князя.
– Ваше Императорское Высочество, вот споймали!
– Кто таков?
– Понятовский молчал, с удивлением рассматривая полностью одетого Петра Федоровича, казалось, спать он и не ложился, настолько был свеж и бодр.
– Сказывал, что музыкант! – доложил старший караула.
– Не признаю, что ж вы так разукрасили-то его?!
– Виноваты, борзо бегал, да и кулаки у него… не рассчитали силушку-то…
– Видимо, у фрейлин задержался, да? – предположил Петр Федорович, хохотнув. Понятовский схватился за спасительную соломинку и кивнул.
– О! Подтверждает! – обрадовался наследник. – Вот что, ребята, а спустите его в науку с лестницы, чтобы более не нарушал распорядки дворца! И будет с него!
Понятовского подхватили и… придав ускорение определенной точке тела ниже поясницы с помощью сапога, спихнули вниз по лестнице. Пролетев лестничный пролет под громкий хохот и улюлюканье солдат, Понятовский, прихрамывая, благодарил бога, что обошлось и его не узнали.
Сэр Вильямс пришел в ужас, рассмотрев разукрашенное лицо друга. Еще больше его удивила радость в глазах Понятовского: один был заплывший и закрытый, но второй выдавал хозяина. Что-то произошло. Важное и нетривиальное. Дипломат навострил уши и применил все способности, чтобы выяснить.
Он, как бы между прочим, прикрываясь помощью и заботой о «ранениях», задавал непримечательные вопросы, а по таким же ответам, сказанным сгоряча и впопыхах, смог выудить необходимую информацию. Едва получив ее, сэр Вильямс тут же оставил подопечного и удалился обдумать, как лучше ею распорядиться.
Понятовский же, у кого болели все части тела и лицо обезображивали ссадины и расплывшийся синяк, вынужденно отлеживался в своей комнате. Пришлось написать возлюбленной записку, что свидания отменяются по причине плохого самочувствия.
Екатерина заметалась в панике, имея прошлый опыт с Салтыковым, она заподозрила, что оставлена любовником, что он потерял к ней всякий интерес. Не имея возможности проверить и выяснить вопрос, великая княжна залилась слезами и слегла с высокой температурой. Плохое настроение продолжалось, пока Шкурин не донес о происшествии с личной гвардией Петра. Требовалось серьезное вмешательство – Екатерина совершенно выпустила из виду военное положение, что учредил супруг, едва они прибыли в Ораниенбаум. Нужно было как можно быстрее прояснить все и сделать безопасными посещения Понятовского. Но признаться супругу, назвать ему имя любовника Екатерина не решилась, к тому же последовало официальное объявление о беременности, и ее вновь ограничили в свободе и докучали заботой. То, что Понятовский проникал к ней, она посчитала чудом. Ведь он не оставил ее, был все так же обходителен и ласков без принуждения и явно продолжал смотреть влюбленными глазами. Большего ей и не требовалось.
В конце года Екатерина родила девочку, крещенную Анной, которую тут же забрали и разместили у императрицы, окружив заботой и одновременно потеряв, как считала великая княгиня, к ее особе всякий интерес.
Петр Федорович попытался возмутиться и воспротивиться признать Анну своей, но напоминание Екатерины, сделанное через Левочку Нарышкина, вмиг успокоило великого князя. Слишком он зависел от супруги – его личная гвардия разрасталась и требовала все больше средств. Придворные пошептались, припоминая, а посещал ли Петр Федорович супругу и как отнеслась к визитам фаворитка, на том и успокоились: девочка при старшем брате – наследнике престола – никого не интересовала.
Громом среди ясного неба, страшнее, чем быть сосланным в Сибирь, стала для Понятовского отзывная грамота, присланная ему с французским курьером и письмо от короля Речи Посполитой. Понятовскому приказывали покинуть Петербург и ту, которую он продолжал нежно любить. Удаление из России было происками врагов, которых граф нажил своей службой на благо родине. В личном письме король благодарил Станислава-Августа за усердие и за службу. Он признавал заслуги Понятовского перед страной, но не мог поступить иначе, так как король Франции знает о симпатии к Англии, дружбе с сэром Вильямсом в ущерб интересам Франции. Именно французский король настаивает на его немедленном отозвании из России. А еще королю Речи Посполитой очень не хотелось терять субсидии, на которые существовал польский двор.
Новость вмиг разлетелась по столице, друзья и недруги спешили высказать сожаление, Понятовский удостоился и небывалого внимания от императрицы Елизаветы Петровны.
Екатерина была в страшном расстройстве, Бестужев прилагал усилия и задействовал одному ему известные рычаги, чтобы в дальнейшем Понятовского опять назначили посланником для решения спорных вопросов, которые порою возникали.
Всеми силами Понятовский оттягивал отъезд, стремясь как можно больше времени уделять Екатерине.
В феврале тысяча семьсот пятьдесят восьмого года Понятовский возвратился из театра и застал у себя дома трясущегося от страха Бернарди – ювелира из Венеции. Он был поставщиком драгоценностей великой княгине, а иногда служил почтальоном между ними.
– Я пропал, – всхлипнул ювелир, – Бестужев арестован! У дома стоит стража. Мне сообщили эту новость в доме Далолио. Умоляю вас, помогите мне спрятаться или скрыться! Боже! Меня посадят в тюрьму.
– У вас сейчас при себе есть какие-нибудь бумаги, написанные рукою канцлера или великой княгини? – усилием воли Понятовский постарался взять себя в руки и привести в порядок мысли, чтобы не совершить ошибок.
– Сейчас нет, – похлопал себя по карманам ювелир.
– Тогда не нужно бояться и привлекать к своей особе внимания, отправляйтесь домой, сударь. Вас не смогут обвинить без доказательств! Если же вы спрячетесь, это может ухудшить ваше положение и вызвать подозрение.
