Елена Арсеньева - Страсть сквозь время
Но поздно… поздно! Ирина скользнула глазами по листку бумаги – и пальцы ее, по-девчоночьи перемазанные чернилами, выронили перо.
– Но погодите, – сказала она растерянно, – да ведь если вместо i написать иже, И, то получится, что в вашем перстне, Алексей Васильевич, уже было зашифровано имя Лидия!
– Ерунда какая, – фальшивым голосом сказала Лидия. – С чего ты это взяла? И вообще, мне надоела эта игра!
– В самом деле, – усмехнулся Алексей. – Так оно и есть. Лабрадор, Искряк, Драконит, Ирис, Янтарь. Лидия… Получается, что этот перстень вам судьбой предназначен, Лидия Артемьевна. А потому позвольте мне его вам подарить как спасительнице нашей. Ирина Васильевна рассказала мне, как ловко вы француза от нас отвадили, – так примите же в знак моей вечной признательности!
Он схватил руку Лидии и – она и ахнуть не успела! – надвинул ей на безымянный палец кольцо.
Ох, каким взглядом это сопровождалось, бог ты мой! Сказать, что у Лидии от этого взгляда ноги подкосились, – значит просто ничего не сказать. Она еле удержалась, чтобы не броситься к Алексею и не начать его целовать самым пылким и непристойным образом. Вот это был поступок! Алексей как бы давал ей понять, что отрешился от прежней трусости, что всему свету готов заявить о своей любви к ней, к Лидии! Подарить ей материнское кольцо… такие кольца дарили только невестам!
Она знала, что это не может сбыться и никогда не сбудется. Она знала, что Алексей женится на Ирине. Она знала, что этот его поступок жесток по отношению к Ирине…
Лидия все знала и все понимала. Однако же не могла с собой справиться. Она была счастлива, счастлива, безумно, нерассуждающе, ошалело счастлива!
В жизни ее не было мгновения блаженней, чем сейчас, когда взгляды их слились, как сливались губы, как тела уже сливались… и нынче ночью сольются вновь, возмечтала Лидия… Однако словно бы из рая изгнанной ощутила она себя, когда вдруг раздался голос Фоминичны – воистину грянул гром!
– Да ведь это лоскутья от савана! Господи Боже, спаси нас и охрани! Вы, барышня, принесли лоскутья от савана!
Ирина вскрикнула и перекрестилась. Лидия растерянно оглянулась на стол, где лежали лоскутки.
– От савана? – растерянно повторила она. – От какого еще савана?!
– Да от савана старого барина небось! – прорыдала Фоминична. – Где вы их взяли, скажите на милость?!
– Да в том сундуке, в кладовке. Вы же сами, Фоминична, меня в кладовку за белыми лоскутками послали.
– Ах, да неужто других не нашлось, что вы именно эти взяли?!
– Не было там других, – чуть не выкрикнула Лидия. – Не было! Одни эти и лежали в сундуке. И откуда мне было знать, что они от савана?
– Как откуда? – изумленно поглядела Фоминична. – Разве никогда савана не видели? Не знали, в чем покойников в гроб кладут? Не знали, что из такого сурового полотна саваны шьют?
«Не знала, не видела!» – чуть не брякнула Лидия, да вовремя удержалась.
Подозрительное признание! Не отсюда! Не из этого времени!
– Да что же это? – причитала Фоминична. – Да как же это? Да как же они в сундук-то попали? Ведь когда покойнику саван шьют или платье покойнице, мало того, что надо на живую нитку шить и держать иглу от себя, а не к себе, как обыкновенно делается. Самое главное – это все обрезочки да кусочки собрать и непременно положить в гроб, чтобы ни единой ниточки после него не осталось. А тут… оставили в сундуке… страшное дело!
– Немудрено, что барин старый по дому ночами шляется, хочет все лоскутки от своего савана забрать, – хохотнул Алексей, и Лидия поняла, что он пытается разрядить атмосферу.
Однако вышло еще хуже: Ирина закрыла лицо руками, а Фоминична сурово покачала головой:
– Стыдитесь, ваше благородие, этак-то вольнодумствовать! Не сыскать приметы страшней, чем лоскутья от савана в одежду либо одеяло вшить. Верная смерть тому, кто этим одеялом укрываться будет или платье сие на себя наденет!
– Но ведь никто никуда ничего не вшил! Ничего страшного не произошло? – передернул плечами Алексей, и Лидия поняла, что ему до смерти надоели все эти бабьи причитания. – Благодаря тебе, Фоминична, благодаря неусыпной охранительнице нашего благополучия происки темных, злобных сил приостановлены, примета злая повержена. Сунь эти лоскутки в печку – да и дело с концом. А кстати про печку… Не пора ль ужинать, господа?
– Побойтесь Бога, Алексей Васильевич! – возопила Фоминична. – Да разве мыслимо сие – лоскутья от савана в печку совать?! Да ведь перемрут, как мухи, все, кто только ядовитого дымка нюхнет.
– Ну, не суй в печку, – покладисто кивнул Алексей. – На помойку выкинь, в землю зарой – да что хочешь сделай, только отстань от нас с этими вашими страшными сказками. Довольно уже. Назабавились.
– Единственное средство от злой силы избавиться – это лоскутья на кладбище зарыть, – словно не слыша, пробормотала Фоминична. – Сейчас Кешу пошлю.
– Кешу? – ахнула Лидия. – На кладбище? Да за что ему такое наказание? Он-то здесь при чем?!
– Тогда, воля ваша, барышня, вам идти придется, – резко повернулась к ней Фоминична, и Лидии показалось, что в глубине ее темных глаз сверкнуло мрачное торжество. – Вы лоскутки нашли, вам их и хоронить!
Ирина в ужасе пискнула:
– Сейчас?! На кладбище?! Ночью?! Господи помилуй!
У Лидии же от ужаса воистину дыханье пресеклось: ни вздохнуть, ни охнуть, ни слова сказать. Воистину – Господи помилуй!
– Сейчас. На кладбище. Ночью! – веско повторила Фоминична, словно гвозди в крышку гроба вколачивала.
– Ты, нянька, больно много воли взяла, – раздался ледяной голос Алексея. – И место свое забыла. А ну угомонись! Коли сама в прошлом веке живешь с глупостями своими деревенскими в ладу, то мы – люди нового времени, XIX века, мы городские, образованные, нас так просто не запугать. Вели эти лоскутья за оградой пока землицей присыпать, а утром Кешу на кладбище и впрямь пошлем, коли тебе от них неможется. Но – только утром. А сейчас нечего в ночи шататься. Ладно на призраков, а то и на волка наскочить недолго! Или даже на француза!
– И-и, батюшка Алексей Васильевич, не накличь беды, – совсем другим тоном, робким и покорным, даже льстивым, проговорила Фоминична, и Лидия наконец-то перевела дух, с восхищением посмотрела на Алексея.
Ловко он укротил строптивую бабу! Вот она, властная хватка барина-крепостника! Ну как тут не прославить крепостное право, которое помогало ставить зарвавшихся холопов на место?! Конечно, какие-нибудь декабристы, разночинцы, революционеры-демократы, большевики, а также правозащитники новейших времен за такие крамольные мысли предали бы Лидию анафеме, да где они все, декабристы-большевики-правозащитники? О них еще и помыслов ни у кого нет! Они еще и в проект не заложены!
