Луиза Мишель - Нищета. Часть первая
Я встал и сделал несколько шагов вслед за полицейскими, делая вид, будто вовсе их не боюсь. Но долго притворяться я не мог. Дома, фонари, звезды, небо — все кружилось передо мной, увлекая в какую-то адскую пляску. Мне пришлось уцепиться за решетку ворот.
Мимо шла проститутка. Она заметила меня.
— Пойдем со мной, — предложила она.
Я расхохотался. Добрая душа, нечего сказать!
— Пойдем, — настаивала женщина. — Ты навеселе, но это ничего. Мне все равно — ты ли, другой ли. Пойдешь или нет?
— Черт возьми! Удобное же время ты выбрала!
— Время? Да лучше и быть не может! Ночь теплая, все небо в звездах. Взгляни на меня: я молода, многим нравлюсь. Пойдем!
— Иди своей дорогой.
— Почему ты не хочешь пойти со мной?
— Я умираю с голоду.
С этими словами я бессильно опустился на тротуар.
— Несчастный! — проговорила женщина изменившимся голосом, который тронул меня до глубины души. — Обопрись на мою руку, бедняга, я помогу тебе встать. Не бойся, у меня хватит сил! Он голоден! Я тоже голодна и знаю, как это ужасно! Не стыдитесь этого! Пойдемте со мной, пойдемте. Мы вместе поужинаем, я заплачу. Когда у вас будут деньги, вы мне вернете.
Жалость придала ей сил. Она склонилась надо мною, помогла встать, куда-то повела. Я машинально последовал за нею. Ноги мои подгибались, я шел словно лунатик, потеряв ощущение пространства и времени. Затем мы как будто ехали в фиакре. Мелькали огни, я слышал грохот колес по мостовой, чувствовал порывы холодного ветра. Потом огни погасли, шум прекратился.
Я очнулся в комнате, слабо освещенной керосиновой лампой. Я лежал на кровати. Проститутка, склонившись ко мне с чашкой в руках, кормила меня с ложечки бульоном. Тут же суетилась противная старуха, по-видимому, хозяйка этой комнаты. Приятный запах жареного мяса щекотал ноздри.
— Слава Богу, он пришел в себя! — воскликнула женщина. — Тетушка Гришон, несите бифштекс! У него просто-напросто в желудке пусто!
Тетушка Гришон, сделав то, что ей велели, проворчала:
— Ну и гость, нечего сказать! Вечно она кого-нибудь выкопает, эта непутевая Олимпия! Теперь она начнет подбирать бродяг в канавах и превратит мой дом в ночлежку для голодающих, пока окончательно меня не разорит.
— Ладно, ладно, — ответила женщина. — Оставьте меня в покое. Это мое дело!
Олимпия — так звали эту несчастную — подала есть. Мне было стыдно, и я хотел отказаться. Но мясо было таким вкусным, хлеб — таким белым, а я так проголодался! К тому же она сама разрезала мясо на кусочки и до того заботливо меня угощала, что я без дальнейших уговоров принялся за еду. О, как жадно я ел!
Сначала Олимпия очень обрадовалась, видя, как пустеет тарелка, потом испугалась и стала меня удерживать.
— Берегитесь, — предупреждала она, — вы заболеете! Остальное съедите после. Это все для вас.
Потом она стала фамильярной, начала говорить мне «ты» и воскликнула, обнажив в улыбке красивые белые зубы:
— Хватит, хватит, мой милый! Ты способен сожрать ослиный зад, даже не запив глотком воды!
Эта шутка поразила меня. Именно так говаривала моя бедная бабушка, нарезая мне огромные ломти черного хлеба и упрекая за чрезмерный аппетит. Подобная забота со стороны двух столь различных женщин, и вдобавок одна и та же грубая шутка — поистине странное совпадение!
Я взглянул на Олимпию. Передо мной стояла красивая брюнетка, высокая, гибкая. Взгляд ее темных глаз был мягок и ласков, в улыбке сквозила грустная насмешка; это трудно описать. В ее смехе слышались рыдания.
Я пытался вспомнить, где я уже слыхал такой смех; я, безусловно, слышал его. Он пробудил в моей душе какие-то смутные воспоминания. Лицо проститутки мне показалось тоже знакомым. Когда я смотрел на нее, сердце мое наполнялось жалостью. Наконец я понял: это падшее создание напоминало мою мать…
Я с любопытством огляделся вокруг. В комнате царил беспорядок, это произвело на меня неприятное впечатление. Видимо, в детстве Олимпия не испытала на себе влияния матери и никто не привил ей необходимых жизненных навыков. Очевидно, поэтому она и выросла такой.
Вполне оправившись, я хотел подняться и уйти. В комнате стояла всего одна кровать, и мне неловко было оставаться здесь долго. Но Олимпия уговаривала меня отдохнуть еще. Ей, дескать, доставляет удовольствие сидеть у постели хорошего человека и сознавать, что она приносит ему пользу. Она, мол, сразу увидела, что я человек честный. Ей хочется быть просто моей сиделкой; она просила не огорчать ее и не говорить, что я скоро уйду. Она готова, не смыкая глаз, всю ночь просидеть у моего изголовья.
Олимпия по-матерински ласково обращалась со мной, хотела убаюкивать меня песней, как ребенка. У нее был приятный и нежный голос. Я убедился в этом, когда она запела:
Однажды рыцарь молодойСказал прекрасной Иможине:— Прощай! Я еду, ангел мой,С врагом сражаться в Палестине…Ты плачешь? Слезы льешь рекой?Как ты прелестна даже в горе!Придет возлюбленный другойИ эти слезы вытрет вскоре!
Она хотела начать второй куплет.
— Кто вас научил этой мелодии? — спросил я, глубоко растроганный наивной поэзией старой песенки, знакомой мне с детства.
Олимпия не ответила. Я повторил вопрос.
— Моя бабушка, — сказала она наконец и тяжело вздохнула. — О, бедная! Если бы она меня увидела!.. — воскликнула Олимпия, как бы про себя, и разрыдалась.
И тогда мне пришло в голову, что эта проститутка — моя сестра. Я уже не мог отделаться от навязчивой мысли и пожалел, почему не умер там, в подворотне. Отчего, боже мой, отчего эта ночь не стала вечной ночью?
Женщина все еще плакала.
— Вы из деревни X.? — спросил я и задрожал, боясь, что она скажет «да».
— Нет, нет! — резко ответила Олимпия. — Я из квартала Муфтар, слышите? В этих местах я никого не знаю. Я — из деревни X.? Смеетесь вы, что ли? Ха-ха! Он думает, что я из Оверни!
Олимпия умолкла. Меня охватило неизъяснимое волнение, я не решался вымолвить ни слова. Она отрицала, что родом из Оверни, и в то же время знала, что деревушка X. находится именно там. Как это объяснить? Чем больше я смотрел на проститутку, тем больше в ее чертах, во всем ее облике узнавал что-то близкое, полустертое временем. Под моим взглядом Олимпия опустила глаза, притворяясь равнодушной; но она побледнела и дрожала так, что у нее не попадал зуб на зуб. Ее испуг объяснил все. Она узнала меня. Это была моя сестра!
— Ваша сестра! — вскричал Огюст. — Возможно ли?
— Да, — ответил учитель. — Так я ее нашел…
