Лаура Паркер - Шалость
— Убирайся!
Дворецкий неуверенно взглянул на Джапонику:
— Если вы подержите его за плечи, я, пожалуй, справлюсь.
Но не успела она расстегнуть первую пуговицу, как виконт поднялся, взревев от ярости. Он пнул Бершема ногой, отчего тот отлетел на несколько футов, и левой рукой схватил Джапонику за запястье. Одним быстрым движением он притянул ее к себе так близко, что дыхание его обожгло ей щеку.
— Так, значит, ты вернулась, бахия, чтобы убить меня!
Этот голос! За те несколько секунд, пока Бершем успел подняться и что-то крикнуть, Джапоника уже почти поверила, что сейчас он убьет их обоих. Она не сомневалась в том, что он на это способен. Пусть он весь дрожал от жара и озноба, сил у него хватит. Хватку он не потерял. Но это безысходное отчаяние, эта боль в его взгляде! Джапоника не могла бы сказать, что подвигло ее коснуться его щеки, погладить ее нежно. Быть может, она просто хотела стереть с его лица эту гримасу боли.
Он поморщился, но не отстранился.
— Нет, я не хочу убивать тебя, — прошептала она. Подушечками пальцев нежно, едва касаясь, она провела по шраму, пересекшему бровь. — Ни один смертный не в силах убить Хинд-Дива.
Виконт встрепенулся.
— Ты знаешь! — Это был и вопрос, и утверждение одновременно.
Когда он отпустил ее руку, она не пошевельнулась, она не могла отвести взгляда от этих золотых глаз. Хинд-Див жив!
Дрожа, она закрыла глаза и сползла на пол.
Бершем тут же подскочил к ней и помог подняться.
— Вы здоровы, миледи?
— Да, я себя прекрасно чувствую, — пробормотала она, но взгляд ее против воли вернулся к тому, кто лежал на постели. Он отодвинулся, лег на бок и прикрыл лицо правой рукой. Вот тогда она заметила, что вместо кисти торчал обрубок, замотанный окровавленными бинтами.
— Господи! — выдохнула она.
— Его честь потерял руку на войне, — по существу заметил Бершем.
Лорд Синклер вздрогнул и стремительно обернулся к говорившему, едва не ударив Джапонику по лицу культей.
— Лжец! Ублюдок сатаны! — Он ткнул в Бершема кровавым обрубком. Говорил он на персидском. — Ты отнял у меня руку, исчадие ада! За то, что я сопротивлялся тебе! Ты отрезал мою руку!
Бершем испуганно отшатнулся, столько злобы и ярости было в выражении лица его господина.
— Что он говорит, миледи? Джапоника покачала головой:
— Ему кажется… Да так, ничего. — Она не могла сказать дворецкому, что Синклер принимает их за его мучителей.
Возможно, враги и в самом деле захватили его, как сказал ей резидент Ост-Индской компании. Но он сумел убежать. И вот он здесь, в Лондоне, перед ней. Самое настоящее чудо, достойное Хинд-Дива, мага и волшебника.
Заговорив, Джапоника была сама поражена тому спокойствию, с которым она произносила слова. Прежде всего она протянула ему кинжал, рукоятью вперед:
— Вы в безопасности. Вы спаслись. Я всего лишь хочу облегчить ваши страдания. Но вы должны доверять мне, сагиб. Возьмите это оружие, если с ним вам будет спокойнее.
Виконт испытал смятение. По его лицу пробежала судорога. Длинный кривой шрам в форме молнии разгладился. Очень осторожно он протянул к девушке руку и тронул за рукав.
— Не думаю, что во мне остались силы, чтобы отвергнуть ваше участие. — Он отвернулся. — Делайте то, что считаете нужным.
Джапоника опустила взгляд на свою руку, туда, где остался кровавый след. Схватив ее, он сломал себе ногти. Она могла бы задать ему тысячу вопросов. Ей хотелось знать, что случилось с ним в ту ночь, когда они расстались. Ночь более чем годичной давности. Она хотела знать, как он попал в Англию и в самом ли деле был виконтом Шрусбери.
Джапоника слишком хорошо понимала, что значило для нее возвращение Хинд-Дива к жизни. Возвращение его в ее жизнь. Нет, об этом она сейчас не станет думать. Виконт часто и тяжело задышал, словно готовя себя к очередной порции страданий. Он был на волоске от безумия, если уже не скатился в пропасть.
— Что будем делать, миледи? Джапоника словно очнулась ото сна.
— Продолжим начатое.
На этот раз лорд Синклер спокойно позволил Бершему раздеть себя. Джапоника старалась сосредоточиться на текущей задаче и не думать о том, что произойдет, когда ее пациент осознает, кто она такая. Но для того чтобы он пришел в чувство, потребуется время.
Вот он, Хинд-Див! Беспомощный и больной, и весь в ее власти. Искушение зацепиться за эту подлую мысль было велико, но она не позволяла себе этого.
Работая быстро и споро, Джапоника сняла с больного рваную и грязную повязку и промыла рану. Несмотря на то что в жизни ей приходилось лечить всякие раны, она не могла не вскрикнуть, когда развязала бинты.
От локтя до запястья рука мужчины опухла. Она была покрыта синяками и ссадинами, застарелыми и недавними. Обрубок кровоточил. Казалось, будто он бил им о стену или иную твердую поверхность. Он просил остановить боль. Быть может, именно это он пытался сделать сам, разбив обрубок в кровь. Так мог бы поступать раненый зверь, отгрызающий себе лапу в бездумных усилиях прекратить страдания. Но боль от этого становилась лишь сильнее. Неудивительно, что лорд Синклер довел себя до болевого шока. Кажется, он больше не бредил. Дыхание его несколько выровнялось. Теперь надо было постараться снять воспаление.
Джапоника взглянула в сторону окна, закрытого тяжелыми портьерами.
— Там все еще снег?
— Скорее всего, миледи.
— Тогда пошлите кого-то на улицу и велите наполнить снегом таз. Еще мне нужен чистый лен для бинтов и чистое постельное белье. И поскорее!
Знакомый аромат благовоний разбудил лорда. При свете одинокой свечи он увидел Джапонику и улыбнулся. Она сидела в кресле с прямой спинкой. Голова ее свесилась набок — девушка спала. Он не мог видеть ее лица, но вуаль бледно-рыжих волос ему была знакома.
Он вызвал ее к жизни силой своей мечты. Она приснилась ему и обрела плоть. Не часто, но иногда, когда мучительная боль становилась совершенно невыносимой, она являлась к нему.
Он даже не попытался дотянуться до нее. Он знал, что попытка обречена на провал. Он смотрел на нее, такую маленькую и хрупкую, едва видимую в темноте, и был счастлив.
Если бы еще вспомнить, кто она такая!
Он многого не помнил. Может, и к лучшему? Ибо обрывочные воспоминания порой приводили его в дрожь. А может, это были всего лишь обрывки ночных видений.
Девушка пошевельнулась, услышав стон. Он прикусил губу, пристыженный тем, что разбудил ее. Сейчас она исчезнет. Как жаль! О многом теперь ему приходилось лишь сожалеть.
Она встала. Раньше она являлась к нему в восточном вышитом наряде, но сегодня пришла в трауре. Черное платье. Сердце Синклера сжалось. Пришла ли она затем, чтобы сообщить, что его жизнь подходит к концу?
