Евгений Маурин - Шах королеве. Пастушка королевского двора
– Боже, какой ужас! – воскликнула Полина, содрогаясь.
– Да, мерзость порядочная! – хладнокровно согласилась Мари. – Я большая охотница до всяких пикантных приключений, но в такой гадости не согласилась бы принять участие ни за что на свете. Нет, пусть я буду немножко в разладе с… моралью, зато с Небом я не рискну порвать хорошие отношения.
– И у такой женщины я должна искать помощи!
– А не все ли тебе равно? Если ты тонешь, будешь ли ты рассуждать, чиста ила грязна протягиваемая тебе рука спасения? Ведь ты пойдешь к бабушке Вуазен не за ядом, не за младенцами. Ты идешь по такому делу, которое никого не касается, кроме тебя самой! Милая Полина, не погибать же тебе из-за смешной брезгливости!
Д'Артиньи молчала, погрузившись в глубокую задумчивость. Она сознавала справедливость замечаний Мари, однако ее ужасала мысль об одной возможности вступить в непосредственное общение с такой страшной злодейкой, как «добрая» бабушка Вуазен. Но что же было делать ей иначе? И Полина внутренне сознавала, что ей придется побороть свою брезгливость и все-таки обратиться за помощью к этой «доброй бабушке»!
VII
– «Луиза – слишком стыдлива, скромна и нежна»! – с чувством повторил слова д'Артиньи король Людовик, вернувшись к себе в комнату. – И я еще колебался, я еще раздумывал над тем, остановиться ли мне около ароматного цветка, который сам тянется ко мне своей нетронутой юностью?
Король рассмеялся, как бы сам недоумевая над собой, а затем, решительно воскликнув: «Долой колебанья!», энергично позвонил и приказал позвать Ренэ Бретвиля.
Через минутку юный герцог вошел в королевский кабинет и остановился у порога в почтительной, выжидательной позе.
– Милый герцог, – ласково сказал король, – у меня имеется для вас поручение, хотя и несложное, но деликатного свойства, требующее молчаливости и скромности. Потрудитесь, не привлекая внимания других, повидаться с Луизой де Лавальер и сказать ей, что я жду ее через час в оранжерее.
Лицо Ренэ смертельно побледнело, его глаза загорелись бешеным огнем. В первый момент юноша даже отступил на шаг назад и ухватился за эфес шпаги, но тут же, несмотря на охватившее его волнение, сообразил, где и пред кем находится, снова опустил руку и замер в позе гневливой, оскорбленной растерянности.
– Герцог д'Арк! – резким, повелительным тоном произнес Людовик, встав с места и подходя вплотную к юноше. – Приказываю вам ответить мне по рыцарской чести и совести: вы любите Луизу де Лавальер?
– Я глубоко уважаю и люблю это кроткое, чистое создание, но в моем чувстве к ней нет и следа малейшей чувственности! – твердо ответил Ренэ, не опуская глаз перед пытливым взором короля.
– Так, значит, это – не ревность! – пробормотал король. – Что же это? – он задумался; вдруг хмурые морщины на его лбу разгладились. – Понимаю! – произнес он, улыбаясь, и отвернулся. После этого он молча прошелся несколько раз по комнате, затем снова подошел к Ренэ и сказал: – Герцог д'Арк, за какую ежемесячную сумму вы согласились бы держать свечу в то время, когда богатый купец отходит ко сну?
– Ваше величество! – задыхаясь крикнул Ренэ. – Моя жизнь принадлежит королю, но честь– только мне самому!
– Никто не покушается на вашу честь! – холодно возразил король. – Потрудитесь ответить на мой вопрос!
– Вашему величеству и без того известно, что я не стал бы служить какому-нибудь мещанинишке или даже дворянину ни за какие миллионы на свете!
– Так-с! Ну, а когда я, когда король идет ко сну, то свечу ему держит один из первых сановников государства, если бы я поручил вам держать свечу мне, то вы были бы польщены и считали бы себя превознесенным выше меры! Герцог д'Арк! Известно ли вам, что, когда английский король встает ото сна, ему надевает чулки первый лорд королевства? Известно ж вам, что германскому императору в торжественных процессиях поддерживает стремя особа, саном не ниже великого герцога? Известно ли вам, что в Испании только гранд смеет дотронуться до особы королевской крови, а дворянину такое – хотя бы случайное – прикосновение будет стоить головы! – Король помолчал, как бы собираясь с мыслями, и затем продолжал: – Ну, поняли ли вы теперь, что я хотел сказать своим вопросом о свече? Поняли ли вы теперь, что свои отношения к королю смешно и нелепо сравнивать с отношениями к другим? Разве король – такой же человек, как и все? Воплощая в себе Бога на земле, исполняя Его миссию, будучи Им венчан на царство, может ли король быть измерен той же меркой, что и другие, обыкновенные люди? Вы почувствовали себя оскорбленным тем, что вам поручают вызвать девицу на свидание. Да разве вы устраиваете свидание какому-либо богатому купцу? Друг мой, быть камердинером, слугой вообще – мало чести! Но камердинер, служащий французскому королю, должен иметь за собой очень длинный ряд предков, чтобы удостоиться получения такого почетного поста! Если вы будете устраивать за деньги свидание богатому купцу, то будете низким и грязным сводником. Устраивая свидание французскому королю, вы только исполняете свой рыцарский долг! И мне приходится растолковывать это вам, герцогу д'Арку, уже не раз высказывавшему совершенно такие же мысли, вам, которого я отличил именно за светлый ум и рыцарскую лояльность?
– Ваше величество, я был не прав! – с трудом произнес Ренэ, смущенно поникая головой.
Но король, казалось, не слышал этих слов. Глубокий лирический порыв вдруг охватил его, и Людовик, словно говоря с самим собой, с грустью продолжал:
– Но, если король – не такой же человек, как все, он все же – только человек. Разве мы, короли, не знаем голода и жажды? Разве мы не нуждаемся в дружбе? Разве великая богиня любви не царит так же полновластно над нашими августейшими сердцами, как над сердцем простого пахаря? Увы, все эти чувства ощущаются нам еще острее, еще властнее! Созданные путем долгого и тщательного подбора лучших родов, мы отличаемся такой утонченностью чувств, которой не знают дети случайных браков, дети низов! Но как отвечают нам на эту потребность к высокому? Вокруг трона кишат и роятся лесть, коварство, измена и предательство, нашей дружбой дорожат потому лишь, что она оплачивается, нас любят лишь за блеск королевского венца. Долгие годы бредем мы в полом нравственном одиночестве, никому не доверяя, ни с кем не делясь сокровенной частью души, не отдыхая ни в чьих объятиях, искренности которых можно довериться. А когда наконец король находит человека, на которого можно положиться в самой священной и самой интимной части жизни, тогда оказывается, что наша королевская дружба тягостна, что наши поручения – позорны, что, вкладывая в руки надежного человека нашу тайну, свою святыню, нашу… любовь, мы… оскорбляем рыцарскую честь друга! Бедные короли! Одинокие короли! Жалкие, бессильные короли!
