Барбара Картленд - Слушай, смотри, люби
Граф и в самом деле все ловко распланировал.
Леди Ротли и ее камеристка покинули замок на день раньше намеченного срока и в середине дня были уже в поезде, увозившем их в Италию.
Граф их сопровождал. Только когда поезд отошел, Темпера переместилась из купе второго класса, куда ее посадили слуги герцога вместе с багажом, в вагон, специально заказанный графом для них с мачехой.
Путешествие было замечательным Граф и леди Ротли светились счастьем, а Темпера вновь и вновь перечитывала записку, переданную ей герцогом перед отъездом.
В ней он выражал ей свою любовь так горячо, что она чувствовала, будто он рядом с ней.
— Вельде приедет в Италию, как только сможет оставить гостей без неприличной поспешности, — объяснил граф. — Он покинет их под предлогом присутствия на нашей свадьбе, чего и мы сами очень хотим. А вы, моя дорогая Темпера, будете ожидать его.
Радость, блеснувшая в глазах Темперы, ясно дала понять, что она думает про такой план.
Темпера прибыла в Рим в довольно невзрачном виде, поскольку у нее были лишь те вещи, которые она взяла с собой из Лондона.
Но за сутки, по ее собственным словам, куколка превратилась в бабочку.
Граф пригласил к себе лучших римских портних и снабдил ее таким великолепным приданым, что она испугалась, что герцог ее не узнает.
Когда она попыталась воспротивиться его потрясающей щедрости, граф только рассмеялся и сказал:
— Это лишь часть моего свадебного подарка вам. И могу только добавить, что я бесконечно благодарен и вашему отцу за его дружбу, и вам за вашу любовь и доброту к моей будущей жене.
Темпера была вне себя от счастья при мысли о собственном будущем, но она была уверена, что и мачеха нашла единственного человека, который мог дать ей счастье.
Граф обращался с леди Ротли не как с ребенком, подобно ее отцу, но как с величайшей драгоценностью, которую считал своим долгом защищать от всего грубого и безобразного, неприятного и тревожного.
— Все, что от тебя требуется, mia bella, — услышала однажды Темпера, как он говорит мачехе, — это быть красивой, чтобы мои глаза ничего не видели, кроме тебя.
— Я так счастлива, так невероятно счастлива! — говорила леди Ротли каждый вечер, прощаясь с Темперой и целуя ее. — Могли ли мы с тобой, отправляясь во Францию, догадываться, что отправляемся в рай?
«Да», — думала Темпера, она будет в раю, когда станет женой герцога, и теперь она чувствовала, как ее сердце с каждой секундой бьется все чаще в ожидании того момента, когда они встретятся и отныне будут вместе навсегда.
Золотистый свет над Римом потемнел, потемнело и небо. Высоко над кипарисами сверкнула первая вечерняя звезда, будто пробиваясь сквозь прозрачную завесу.
Какой это был чудесный момент, когда улицы, излучавшие в полумраке собственный свет, окрасились розовым, словно впитали в себя солнечные лучи, чтобы хранить их до утра.
В гаснущих лучах светились шафрановые, розовые, персиковые стены, а тротуары сияли, как застывшие потоки лавы.
Прозвучал удар колокола, за ним другой, наполняя воздух серебристым звоном.
Колокола Рима возвещали начало богородичной молитвы — Ave Maria. Еще один день миновал…
Но для Темперы жизнь только начиналась.
Услышав шаги, она внутренне вся напряглась, но не повернула головы, только робко ожидала, чувствуя, что это ожидание длится с самого ее рождения.
Он подошел ближе, и она услышала его голос:
— Неужели ты — реальное существо, из плоти и крови? Или все-таки ангел, которого я всегда искал и нашел теперь в стране, где он родился?
Темпера с улыбкой обернулась.
Он показался ей еще красивее, еще выше ростом и величественнее, чем раньше, и ей было трудно даже шевельнуться.
Взглянув ему в глаза, она увидела в них отблеск заходящего солнца.
— Я люблю тебя! — сказал герцог. — Никогда бы не подумал, что, пока я дождусь нашей встречи, время будет тянуться так медленно.
Обняв ее, он привлек ее к себе, и его губы коснулись ее губ.
Он стал для нее частью золотистого света над городом, частью сгущающихся сумерек, частью статуй и кипарисов. Это было духовное чудо, которое они однажды уже испытали, глядя на любимую обоими картину.
— Я люблю тебя! Я люблю тебя!
Темпера не знала, произнесла ли она эти слова на самом деле, или они прозвучали в ее сердце, но не сомневалась, что герцог ее услышал.
Он поднял голову и, не выпуская ее из объятий, увлек к каменной балюстраде, откуда они могли видеть Тибр, серебряной лентой вьющийся между храмами, замками, куполами и башнями.
— Завтра утром — сказал он, — мы будем присутствовать на свадьбе твоей мачехи, а потом, любовь моя, состоится и наша свадьба.
— Завтра? — переспросила Темпера.
— Я не могу ждать дольше, — отвечал герцог. — И мы проведем медовый месяц, любуясь знаменитыми картинами, которые будут говорить с нами, как говорил твой отец.
— Я не могу представить себе ничего… чудеснее, чем смотреть на них с тобой и слушать их, — отозвалась Темпера.
— Мы закончим осмотр итальянских шедевров во Флоренции, — продолжал герцог. — А на обратном пути остановимся в Париже, чтобы увидеть в Лувре твой портрет.
Он еще крепче прижал ее к себе и коснулся губами ее щеки.
— Мне было девять лет, — сказал он, — когда отец повел меня и еще полдюжины мальчишек, большей частью моих кузенов, в Лувр. Был один художник по имени Антонио, которому отец покровительствовал, и он сказал нам, что, если каждый из нас выберет себе картину по вкусу, он напишет для него копию, чтобы мы повесили ее у себя в комнате.
Темпера затаила дыхание. Она догадывалась, о чем пойдет речь.
— У моих товарищей оказались самые разнообразные вкусы, — продолжал герцог. — Большинству понравились сражения, некоторые предпочли аллегории. Помню, как один из кузенов удивил отца, попросив копию «Рождения Дианы» Буше. — Он снова поцеловал ее в щеку. — Когда мы подошли к картине Леонардо да Винчи, я указал на нее отцу и сказал: «Вот что я хочу». — «Это очень большая картина, — проворчал Антонио. — Понадобится много времени, чтобы ее скопировать». — «Мне не нужна вся картина, — возразил я. — Только ангел». Отец очень удивился. «Только ангел, Вельде, но почему?» — «Потому что нет никого прекраснее!» — отвечал я, и он больше не задавал вопросов.
— Я всегда мечтала быть хоть наполовину такой красивой, — сказала Темпера.
— Вся моя жизнь, любимая, уйдет на то, чтобы не только повторять тебе, как ты прекрасна, но и благодарить судьбу, пославшую мне тебя. — Глубоко вздохнув, он продолжал: — Я едва мог поверить, что глаза меня не обманывают, когда ты повернулась ко мне с той же самой легкой улыбкой и тем же светом в глазах, которые Леонардо да Винчи написал пятьсот лет назад.
