Барбара Картленд - Доллары для герцога
Они плыли, плыли прочь от разбойников, и ее герцог был цел и невредим, как сообщил ей Джарвис.
Именно Джарвис нашел Магнолию, лежащую без сознания, и, как она вспомнила уже потом, перенес ее в каюту, привел в чувство с помощью бренди, помог раздеться и лечь в кровать.
Она так испугалась за герцога, была так измучена пережитым, что не сопротивлялась и не возмущалась; временами ей даже казалось, что перед ней не Джарвис, а ее старая добрая няня.
Только услышав голос герцога в коридоре, она тревожно спросила:
— Его светлость… что с ним?
— Все хорошо, ваша светлость. Я только что его видел. Мне кажется, он собирается искупаться и переодеться. Как только он примет ванну, я сообщу, что ваша светлость желает его видеть.
Не дожидаясь ответа, лакей вышел из каюты.
Лежа на подушках, Магнолия думала о том, что голос герцога, доносящийся из соседней каюты, — самый успокоительный звук, который она когда-либо слышала.
Он жив, ему ничто не грозит — и значит, нечего больше бояться, можно закрыть глаза и отдыхать, отдыхать…
«Он жив!»
Эти слова едва не срывались с ее губ, она заново чувствовала, как он прижимает ее к себе, слышала, как стучит его сердце, когда он бежит, унося ее от опасности.
Она запомнила силу его рук и ощущение безопасности, овладевшее ею, когда он взял ее на руки, — несмотря на страх, Магнолии не хотелось расставаться с этим чувством.
Услышав, как герцог рассмеялся в соседней каюте, она поняла, что любит его!
Это открытие было таким волнующим и таким неожиданным, что на мгновение она оцепенела, не в силах поверить в его реальность.
Потом она вспомнила, что похожее чувство ис-пытала в Нью-Йорке, когда после танца с молодым англичанином ей вновь захотелось его увидеть. Только сейчас оно было во сто крат сильнее и наполняло ее всю, от кончиков пальцев ног до макушки.
— Я… люблю… его! — повторяла она, пытаясь доказать себе, что это правда, а не чудесный сон.
Но как это произошло? Как она могла полюбить человека, которого ненавидела и презирала?
Впрочем, ее разум услужливо говорил, что это вполне объяснимо.
Герцог был не только самым красивым из всех мужчин, которых она видела в жизни, но и самым добрым, самым нежным и самым надежным защитником.
Магнолия понимала, что ни один человек, включая отца, не смог бы уговорить ее пройти по карнизу в несколько дюймов шириной, не закричав от страха, когда любой неверный шаг означает неминуемую смерть.
Герцог заставил ее поверить ему, и, как думала сейчас Магнолия, любовь к нему не позволила ей ни на секунду в нем усомниться.
— Он… чудесный! Великолепный! — повторяла она снова и снова, чувствуя, как безумно бьется ее сердце — совершенно иначе, чем билось оно во время побега.
Дверь каюты открылась, но, с нетерпением повернув голову, Магнолия увидела, что это вовсе не герцог, а Джарвис.
— Его светлость шлет вам привет, ваша светлость, но шеф-повар с минуты на минуту должен приготовить питательнейший бульон, и его светлость спрашивает, может ли он выпить его здесь вместе с вами.
— Да… конечно! — с восторгом воскликнула Магнолия.
Джарвис исчез, и появился через минуту с подносом, на котором стояла супница с бульоном и чашки; рядом с ними, в ведерке со льдом, покоилась бутылка шампанского.
Он поставил все это на стол перед кроватью, и Магнолия решила пить бульон как можно медленнее, чтобы муж оставался с ней как можно дольше.
— Его светлость принимает ванну, — как-то на удивление по-домашнему сказал Джарвис и вышел из каюты.
Когда дверь открылась в следующий раз, в каюту вошел герцог.
Он снял испачканную во время бегства одежду, и теперь на нем был длинный халат из темно-синего шелка, а на шее — шелковый платок, который, по мнению Магнолии, не слишком ему шел; волосы герцога были еще немного влажными.
Магнолия была так рада видеть его, что совсем забыла о том, как выглядит сама.
Она даже не подозревала, что, лежа на покрытой розовым покрывалом кровати с распущенными светлыми волосами, раскиданными по плечам, и глазами, которые, казалось, занимали все лицо, могла свести с ума любого мужчину, хотя и выглядела при этом нереальной.
— Вы уже полностью пришли в себя? — обычным глубоким голосом спросил герцог, подходя к кровати.
— Да… благодарю вас.
— Джарвис сказал мне, что вы потеряли сознание.
— С моей стороны… это было, наверное, глупо… но я боялась, что вас… могут застрелить.
После недолгой паузы герцог спросил:
— Значит, вы беспокоились обо мне?
— Да… я была просто уверена, что они… захотят убить вас… потому что вы оказались умнее… и сбежали от них.
— Да, они отступили! — с удовольствием сказал герцог. — И мы точно ранили, если не убили, двоих из них.
Говоря это, он налил бульона Магнолии, а потом и себе.
Магнолия не чувствовала голода и пила бульон только потому, что этого хотел герцог. Она сделала всего несколько глотков и поставила чашку на столик возле кровати.
Герцог пил бульон, не спуская с Магнолии глаз, и она вдруг почувствовала какое-то странное смятение.
И одновременно, только потому, что он был рядом, был в безопасности, она ощущала непонятную радость, от которой вся каюта преобразилась, словно была залита солнечным светом.
Герцог допил бульон и произнес:
— Я даже вообразить не мог… даже в кошмарном сне не мог представить, что мы попадем в такую жуткую ситуацию! Но мы выбрались из нее, и, осмелюсь сказать, с честью; теперь мы должны выпить за наше здоровье.
И тут же появился Джарвис, который унес супницу с чашками, оставив только шампанское.
Герцог наполнил бокалы и протянул один Магнолии, а другой взял в правую руку и высоко поднял.
Их взгляды встретились, и он очень тихо сказал:
— За самую храбрую женщину, которую я когда-либо знал!
Магнолия почувствовала, как кровь приливает к ее щекам, но ответила:
— За самого… храброго мужчину… который… спас нас!
Глаза ее сияли, а черные ресницы подчеркивали белизну щек; она отпила шампанского, и сердце ее вспорхнуло, как птица, когда герцог присел на краешек кровати и посмотрел ей прямо в лицо.
— Я хотел сказать вам, — начал он, — что вы были великолепны. Мне кажется, в мире не найдется другой женщины, которая в столь жутких обстоятельствах не издала бы ни стона, ни крика, и даже ни одного протеста или жалобы.
Он говорил с такой непривычной для нее интонацией, что Магнолия почувствовала, что на глаза у нее набегают слезы.
Ей было необыкновенно приятно, что он так думает о ней, хотя только благодаря ему им удалось бежать и именно он нес ее на руках, потому что сама она не смогла бы бежать. Если бы он не был таким сильным, их бы легко схватили и сейчас они находились бы в совершенно ином положении.
