Джуд Деверо - Золотые дни
И теперь ей так приятно было представлять, что у нее есть муж и они направляются в совершенно новый мир, где построят свой собственный дом. Даже если это было не совсем правдой, или, вернее сказать, совсем не правдой, мечта о безоблачном семейном счастье не становилась от этого менее сладостной. Через несколько минут Эдилин уже лежала в постели, наблюдая, как ворочается в гамаке Ангус. Судя по тому, как он раскачивал гамак, угроза падения на пол была для него вполне реальной.
— Я хочу услышать, как ты назовешь меня по имени, — сказала она.
— Что?
— Ты слышал меня, — ответила она. — Ты никогда не называл меня по имени, и я иногда спрашиваю себя, знаешь ли ты, как меня зовут.
Он ответил не сразу.
— Эдилин, — тихо сказал он. — Эдилин… Харкорт.
— Именно так. Если капитан видел листовки с твоим портретом, то, должно быть, слышал и о пропавшей мисс Толбот. А ты — Ангус Харкорт.
— Да. По крайней мере на настоящий момент. Может, когда я доберусь до Виргинии, я назову свое поместье Мактерн-Мэнор.
— Так ты хочешь поехать в Виргинию? — спросила она. Эдилин слышала, как за окном их каюты шумел океан. — Я не уверена, но мне кажется, что Виргиния далеко от того места, куда мы плывем. Далеко от Бостона.
— Мне нравится, как звучит это слово — Виргиния.
— И мне тоже, — сонно пробормотала Эдилин.
Она не спала прошлой ночью, когда стригла Ангуса и брила его, а сегодня она встретила новых людей и испытала много новых впечатлений. Она уснула, и сон ее был так глубок, что она не услышала, как Ангус выпал из гамака и рухнул на пол. Не проснулась она и тогда, когда он укрыл ее одеялом и долго стоял над ней.
Из одеял, что были в гамаке, он соорудил себе подстилку в дальнем углу каюты и, устроившись на полу, уснул. Засыпая, он вспомнил свои слова о том, что хочет подарить ей целый город.
— Эдилин, Виргиния, — прошептал он перед тем, как заснуть, и эти два мелодичных слова показались ему созвучными.
Глава 12
— Нет, нет и нет! — сказал Ангус, вскочив со стула и попятившись от нее. — Меня от этого тошнит. Я схожу с ума. Ты слышишь меня? Схожу с ума!
Эдилин смотрела на него в ужасе. Вот уже несколько дней, не переставая, лил дождь, и поэтому они весь день находились в каюте. Чтобы не умереть от скуки, Эдилин принялась учить Ангуса грамоте. Процесс шел бы легче, если бы ученик потрудился приложить хотя бы какие-то усилия со своей стороны, но он то и дело бросал рассеянные взгляды вдаль, на море. Когда она однажды спросила его, о чем он думает, он сказал, что вспоминает свою семью и Шотландию.
И тогда Эдилин отошла и села на койку, чтобы не мешать ему думать. Хорошо, что в Англии и в Шотландии у нее не осталось никого по-настоящему близкого и скучать ей было не по кому. У нее было несколько школьных подруг, с кем бы она, возможно, захотела переписываться, и, пожалуй, все.
Слишком часто она задумывалась о Джеймсе, гадая, нравится ли ему жизнь с новой женой. Она была рада тому, что, будучи теперь женатым, он больше никогда не сможет вскружить голову какой-нибудь глупой школьнице, заставив ее поверить в его любовь.
Но она не тосковала по нему так, как должна бы тосковать безутешно влюбленная женщина по ушедшему к более удачливой сопернице мужчине. По мере того как все с новых сторон она узнавала Ангуса, Эдилин начала понимать, что никогда толком не знала Джеймса. Возможно, то, что она считала влюбленностью или даже любовью к Джеймсу Харкорту, не было ни тем ни другим. Возможно, она была влюблена в придуманного ею мужчину. За несколько дней жизни с Ангусом она узнала, что он любит и что терпеть не может. Она знала, как легко его смутить, и что чувство юмора помогает ему жить. Когда он раздражался оттого, что попытки выучить буквы не увенчивались успехом, Эдилин чувствовала, что, если бы ей удалось удачно пошутить, к нему снова вернулось бы хорошее настроение.
Она помнила, что он запретил ей флиртовать и что они должны вести себя как брат с сестрой, и делала все, что было в ее силах, чтобы следовать установленным правилам. Это было нелегко — стоять над ним час за часом, проверяя ошибки. Иногда она вдыхала аромат его волос и закрывала глаза. Этот запах был словно наркотик. Вдыхая его, она чувствовала что-то такое, что было сильнее ее, что ее пугало.
За проведенные вместе дни у них успели выработаться общие привычки, сложился определенный уклад, словно они действительно были семейной парой. Каждое утро, пока он брился, она доставала его одежду. Она завязывала ему шейный платок, поскольку он так и не смог научиться этой премудрости. А он помогал ей с корсетом и уже так к этому привык, что часто зевал, затягивая и распуская шнуровку.
Никогда еще Эдилин не была так довольна жизнью, как сейчас. Ей казалось, что она обрела наконец семью и дом, которых у нее не было с тех пор, как умер отец, а может, и вообще никогда не было. Но, как оказалось, Ангусу такая жизнь совсем не нравилась.
— Зачем ты пытаешься превратить меня в него? — злобно зыркнув на нее, спросил он.
— В кого?
Эдилин даже попятилась. Она не понимала, чем вызвала в нем этот приступ злобы.
— В Харкорта. Ты пытаешься превратить меня в того павлина, в которого была так влюблена.
— Ничего подобного, — сказала она. — Я никогда не пыталась превратить тебя в Джеймса.
— Да? А это что? — спросил он, стащив с себя нарядную домашнюю куртку из синего шелка и швырнув ее на стул. — А это?
Он рывком сорвал с шеи белоснежный шейный платок и бросил его поверх куртки.
— Ты намерен устроить для меня стриптиз? — поинтересовалась она как можно холоднее. — Если это так, позволь мне устроиться поудобнее, чтобы полюбоваться спектаклем.
— Не смешно, — сказал он, не улыбнувшись ее шутке. — Я — Ангус Мактерн, а не твой паж.
Эдилин подошла к столу.
— Выходит, ты все же считаешь меня виноватой во всех своих злоключениях? — тихо спросила она.
— А кого же еще мне винить? Если бы ты не приехала в мою страну, меня бы сейчас здесь не было. Я бы не сидел тут взаперти, а дышал бы сладким горным воздухом и вереском, а сегодня вечером я бы увиделся со своими племянниками и Малькольмом, я бы… — Он задохнулся и, понизив голос, добавил: — А вместо этого я торчу здесь, посреди океана, где и глазу не за что зацепиться, я плыву в чужую страну, где у меня нет ни друзей, ни родных. И ты пытаешься превратить меня в того, кем я никогда не буду. Ты этого хочешь? Сделать из меня шута, которого ты могла бы демонстрировать своим высокородным друзьям? — Он вновь распалился. — Ты мечтаешь превратить меня в свою ручную обезьянку, которую ты могла бы наряжать перед приходом гостей? Хочешь говорить: «Смотрите, что я сотворила! Я превратила безграмотного дикаря в джентльмена!» Ты хочешь, чтобы твои чванливые друзья тебе аплодировали?
