Джулиана Грей - Неприступный герцог
– Нет, нет. – Абигайль, прихрамывая, старалась идти еще медленнее, чем прежде. – Я смогу. Только соберусь с силами. К утру все будет в порядке, уверяю вас. Только вот сейчас мне нужна помощь, чтобы подняться по лестнице.
Они неумолимо приближались к концу коридора. А сразу за углом располагалась дверь библиотеки. Каменные плиты пола уже были освещены луной, заглядывающей в широкие окна западного крыла. Абигайль оперлась о стену и приподняла ногу, точно раненая собака.
– Ой, как болит! – простонала она.
– Так, может, мне вас понести? – В голосе герцога слышался сарказм.
– О, как мило с вашей стороны! Мне это очень нравится. Могу я обнять вас за шею – вот так – или справитесь без этого?
Кожа на шее Уоллингфорда затрепетала под пальцами леди, и он осторожно убрал ее руку.
– Уверяю вас, мисс Харвуд, это была всего лишь шутка. Мы оба знаем, сколь неподобающе будет выглядеть, если я понесу вас на руках ночью через весь замок. Это нанесет удар не только по условиям пари, но и по самой благопристойности.
– Да, конечно, я… – Абигайль сглотнула и откинула назад непослушный локон, выбившийся из прически. От соприкосновения с шеей герцога ее пальцы источали еле слышный аромат бергамота, так что она едва не лишилась чувств. – Что я говорила?
– Мы собирались посетить библиотеку, мисс Харвуд, и вывести моего брата из научного ступора.
– Да, конечно. Хотя мне кажется, он будет не слишком рад тому, что мы его потревожили. Он наверняка рассердится. Я бы точно рассердилась, если бы кто-то помешал мне читать особо понравившуюся книгу. Это как пощечина. Уверена, именно поэтому он запер дверь изнутри.
– Не более уверены, чем я. – И вновь его голос был тяжел от сарказма. – Идемте же, мисс Харвуд. Лучше встретиться с неприятностями прямо сейчас, как вы думаете? Зачем откладывать неизбежное? Особенно для такой прямолинейной леди.
– О да, я с вами согласна. Я действительно очень прямолинейна. – Абигайль беспомощно облокотилась спиной о стену. – Позвольте только… заколоть эти непослушные волосы. Прическа совсем… растрепалась.
Уоллингфорд вздохнул, повернулся к ней спиной и тотчас исчез за углом.
– Подождите! – Абигайль ринулась за ним, совсем забыв о том, что должна изображать хромоту.
– Так, так, – промолвил Уоллингфорд.
Абигайль свернула за угол.
Двери библиотеки были распахнуты, а в окна лился серебристый лунный свет. Уоллингфорд стоял, положив руки на ручки дверей. Затем повернулся к ней, только в его взгляде сквозил не гнев, которого так страшилась Абигайль, а восхищение. И даже… веселье.
– Похоже, мы оба ошиблись, мисс Харвуд, – сказал герцог. – В библиотеке никого нет.
Глава 9
Войдя в священные ворота Итона в тринадцать лет, герцог Уоллингфорд тотчас же заметил Финеаса Берка. Впрочем, этого довольно высокого парня с копной ослепительно-рыжих волос, отливающих золотом в лучах сентябрьского солнца, сложно было не заметить. Тонкими, как палки, руками он сжимал ранец. Его сопровождал слуга в черном костюме, тащивший большой сундук, застегнутый на кожаные пряжки, и ослепительной красоты леди. Уоллингфорд ткнул своего приятеля локтем в бок и в грубоватой манере, присущей тринадцатилетним мальчишкам, обсуждающим что-то очень важное, спросил:
– Кто этот рыжий?
Приятель Уоллингфорда – наследник графа Тэмдауна – проследил за его взглядом и рассмеялся:
– Как? Ты не знаешь? Это же твой собственный дядя.
Уоллингфорд разбил другу подбородок – так, по его мнению, следовало поступать в ответ на вопиющую клевету. Но, выйдя на прогулку на следующее утро, он с изумлением встретил собственного деда, августейшего герцога Олимпия, стоявшего на пешеходном мосту через Темзу, в тени Виндзорского замка, и вовлеченного в весьма доверительную беседу с долговязым рыжеволосым новичком.
Собственный отец Уоллингфорда никогда не удостаивался чести поговорить с герцогом так, как делал это тощий незнакомый мальчишка.
Иногда по понедельникам, особенно если погода выдавалась ненастной, Уоллингфорду начинало казаться, что он снова ощущает, как подкатывает к горлу желчь. Совсем как в тот день на мосту.
Но сегодня был вторник, а погода прекрасна, как только может быть весной в Италии. Кроме того, Уоллингфорд давно уже привык к тому, что испытывал к Финеасу Берку какую-то странную привязанность и волновался за состояние его рассудка.
Впрочем, рассудок самого Уоллингфорда переживал не лучшие времена. Герцог провел ладонью по гладкой кожаной поверхности седла, взял тряпицу и начал тереть его медленно и задумчиво, не зная, правильно ли он подходит к чистке седла. Он никогда не был свидетелем того, как это делается, а до недавнего времени вообще не подозревал, что седло необходимо чистить и смазывать. Однако полагал, что этот процесс очень похож на чистку кожаных сапог, которые он привык чистить самостоятельно несколько недель назад. Нужно просто засучить рукава и взяться за дело.
Если это умеет делать камердинер, то герцог и подавно сможет.
Уоллингфорд начал тереть сильнее и вскоре с удовлетворением отметил, что кожа заблестела, стала мягкой и эластичной под его пальцами, а это уже что-то. После ночи, наполненной мечтами об Абигайль Харвуд, распластанной на огромном обеденном столе, освещенной свечами, после раннего пробуждения и верховой прогулки по окрестным холмам, после нескольких часов попыток обуздать свою готовую выплеснуться через край страсть, Уоллингфорд с огромным удовольствием отдался такой простой задаче, как чистка седла. Польза от собственной деятельности тоже принесла ему немалую радость. Ведь теперь он мог кивнуть на седло и сказать: «Видите, и я сделал сегодня что-то стоящее. Вернул своему седлу былое великолепие».
Он мог усовершенствовать свои навыки и непременно сделает это.
И все же совершенствование навыков шло бы гораздо быстрее и проще, если бы рядом не было похожей на королеву эльфов пышногрудой соблазнительницы, готовящей его моральное падение с веселой прямотой.
Солнце приятно согревало спину. Уоллингфорд повесил седло на ограду, чтобы облегчить себе задачу и одновременно насладиться погодой. С минуты на минуту он ждал появления Абигайль Харвуд с ее прямолинейными замечаниями, но она так и не появилась. Герцог должен был испытать облегчение, но вместо этого почему-то ощущал тревогу.
Он усиленно тер седло до тех пор, пока блеск кожи не начал слепить глаза. Так почему же он тревожился? Из-за планов, которые вынашивала Абигайль? Или потому, что очень хотел, чтобы она пришла? Хотел услышать ее голос и почувствовать прикосновение ее руки к своему локтю?
