Жан-Мишель Тибо - Избранница богов
Девочка вздрогнула. Однажды фаллос, такой же твердый, как и лингам Шивы, проникнет в ее тело. Она боялась этой минуты, вспоминая рассказы Хилы и Мили о пережитой боли.
Три-Глаза молилась. Амия никогда не видела, чтобы та проявляла такое благочестие и так строго следовала обычаям. Но молитва ее оказалась недолгой. Сорокалетний мужчина вошел в храм и вступил в круг молящихся, собравшихся у лингама. Его сопровождали двое внимательных слуг. Не могло быть сомнений в том, что он принадлежал к благородной и богатой семье – все» кланяясь, расступались перед ним. Одетый в шелковую рубашку с пуговицами из слоновой кости и белые дхоти, с украшенным серебряной брошью с тремя сапфирами тюрбаном на голове, он внушал уважение и страх. Незнакомец обошел лингам и скрылся в затененной части зала.
– Иди за мной, – шепотом приказала Три-Глаза Амии.
Колдунья направилась туда, где остановились таинственный богач и его слуги. Он не удивился, увидев перед собой старуху с девочкой.
– Да благословят и сохранят тебя боги, принц Ранга, – сказала Три-Глаза, приветствуя его согласно традиции.
Он вернул ей приветствие:
– И ты да будешь благословенна.
Взгляд принца остановился на Амии.
– Это и есть Прелестная, которую ты так расхваливала в письме? – спросил он.
– Да, принц.
– Она готова?
– Пока нет. Она не прошла инициацию. Я прошу у тебя пять месяцев для совершенствования ее знаний. Я приведу ее к тебе на праздник Холи.
– В этот день мы передадим ее гуру. Я доволен тобой, Три-Глаза. Служи мне так, как служила моему отцу, и я и впредь буду твоим покровителем.
Он отвернулся и прошел между массивными колоннами. Амия спросила себя, не во сне ли все это происходит. Слова Три-Глаза не рассеяли ее сомнений, но усугубили их:
– Если будешь делать, что я скажу, тебя ждет жизнь принцессы.
Глава 29
Хирал и Мишель влились в радостную толпу. Никто не обращал на них внимания. Оба оделись как можно проще, и было нелегко определить, что этот мужчина с загорелой кожей, резкими чертами лица и черной бородкой – француз. Мишель был очень похож на торговцев родом из северных регионов страны, которых было много на городских базарах. Как и у этих северян, на боку у него висел простой кинжал. На Хирал не было украшений, шафраново-желтый платок покрывал ее голову и плечи. Бутылочного цвета сари спадало до земли, скрывая ноги, которые она не стала раскрашивать.
Дхама же пренебрег маскировкой. Вооруженный монах держался чуть позади друга и его возлюбленной, внимательно поглядывая по сторонам. Он никак не мог избавиться от ощущения опасности, нависшей над ними с того самого дня, как они покинули дворец раджи Кирата в Хайдарабаде.
На улицах Танджавура бояться было нечего. Худшее, что могло случиться, – это получить пару тумаков из-за всеобщей толкотни. Вскоре они уже были в центре города, запруженном тысячами людей. Из этого своеобразного котла, пронизанного воротами-отверстиями, отправлялись процессии, организованные представителями разных каст. Повернув на улицу Красильщиков, они увидели синего Ганешу, возвышающегося над людским морем. Под балдахином из желтой и оранжевой ткани, украшенным засушенными цветами, он пробирался сквозь толпу своих обожателей. На одной из узких поперечных улиц появился другой Ганеша. Колеса его повозки задевали за стены. Дома тряслись, штукатурка осыпалась, мыши и крысы в страхе разбегались. Пара десятков верующих тянула повозку, намотав веревки на руки и плечи. Кровь их смешивалась с потом и пылью, на коже оставались красные полосы – свидетельства глубины их веры.
Хирал и Мишель подошли ближе к музыкантам, игравшим на флейтах, надасварамах[29] и барабанах. Здесь же были танцовщики и танцовщицы с дугами из павлиньих перьев на плечах и глиняными горшками с камфорой на головах. Верующие разбивали у ног Ганеши кокосовые орехи. Души Хирал и Мишеля слились с душами всех этих людей и божественной энергией, их наполнявшей. Благодать Ганеши снизошла на них.
Все происходящее имело глубокий смысл. Колеса скрипели, везущие повозку стонали, музыканты, танцоры и верующие пребывали на грани экстаза. С хлопком раскалывались орехи: оболочка символизировала иллюзорность мира, мякоть – карму, а молоко – человеческое эго. Разбивая орехи, люди как бы преподносили себя Ганеше.
Хирал и Мишель держались за руки. Их пальцы переплелись. Они обратили свои сердца к богу, прося, чтобы исчезли все препятствия, мешающие их любви.
Множество Ганеш попадалось им на пути. Некоторые даже прибыли из соседних селений. Процессии соединились, образовав светлый поток, который потек к храму Шивы. Более пятидесяти Ганеш, утопавших в гроздьях бананов, кучах кокосовых орехов и листьях бетеля, увлекали за собой двести тысяч душ.
Двое крестьян на лету подхватывали фрукты, которые разбрасывали почитатели Ганеши. Они ели их без радости, не так, как голодные люди. Они не были изголодавшимися, как большинство мужчин и женщин, живущих плодами своих трудов на земле. Внимательный наблюдатель удивился бы, заметив безжалостный блеск в их глазах, отточенные движения и отсутствие радости, присущей всем на этом празднике, любимом представителями низших каст и бедняками.
Эти двое вскоре встретились с другими крестьянами, у которых были столь же непонятные повадки, и обменялись с ними заговорщицкими взглядами. Потом на их пути один за другим попалось трое торговцев, совершенно не похожих на своих собратьев по ремеслу. Все эти странные, подозрительные, прячущиеся в толпе персонажи представляли собой части движущейся паутины, центром которой была пара влюбленных.
Трое торговцев в конце концов встретились. Самый худой, темнокожий дравид, чьи глаза неотрывно следили за французом, сдерживая ярость, тихо сказал своим спутникам:
– Рано или поздно они отделятся от процессии.
– От нас не уйдут, – откликнулся один из псевдоторговцев.
Все трое не сомневались в этом. Однако время укоротить жизни преследуемым еще не пришло. Только не в толпе. Не так близко к Ганеше. Это было бы равносильно самоубийству.
Дравид усмирил демона, призывавшего его поскорее утолить жажду мести. Он ощутил головокружение. Вскоре у него не останется сил противостоять этому демону.
День выдался утомительным, но счастье стирает любую усталость. В этот день все поверяли Ганеше свои надежды и желания, А тот своей секирой косил сомнения и печали, а веревкой улавливал людские ошибки.
Препятствий больше не было.
– Если ты согласишься, – сказала Хирал, – через два дня мы поженимся.
Она крепче сжала руку возлюбленного, ожидая его ответа.
