Ирэн Фрэн - Желания
— Знаю.
Тренди догадался, что в этот момент Корнелл представил себе профиль Рут на фоне огня или освещенных солнцем окон «Светозарной», что он видит ее хлопотливые, изящные руки, делающие мир лучше и добрее. Тренди знал, что именно за это Корнелл любит ее как безумный. Он менялся в лице всякий раз, когда говорил о ней.
— …Однажды — не знаю даже, рассталась ли она уже со своим яхтсменом, — Рут узнала об исчезновении отца. Я имею в виду именно исчезновение, а не смерть. Старик становился все более странным. Он больше не виделся с Командором, но зять неоднократно, при посредничестве месье Леонара, покрывал его долги. Может, Командор считал себя виноватым в гибели Ирис? И почему Ван Браак просил денег у него, а не у кого-то другого? Рут никогда не просвещала меня по этому вопросу. Она не любит говорить о деньгах. И тем не менее я предполагаю, что оставшиеся от капитана долги все время растут… Во всяком случае, Ван Браак превратился в полупомешанного. Были только две вещи, ради которых к нему, похоже, возвращался разум: его корабль и «Светозарная». Он вел жизнь маньяка. Как раз в то время я вернулся в Европу, чтобы написать еще одну книгу. Я уже был довольно известным и захотел встретиться с капитаном снова, из простого любопытства. Я обнаружил одержимого человека, но приписал это старости. Он все дальше и дальше уходил в море, всегда один, на своем «Короле рыб». Однажды во время штиля корабль нашли дрейфующим. Это было рядом с тем островом. На борту никого, корабль в полном порядке. Погода стояла отличная. Ван Браак вышел в море как раз тем утром. Его искали несколько дней, но безуспешно. Местные жители не любят говорить об этом исчезновении. Говорили, что он отплыл с отливом. Его так и не нашли.
— Бывает и такое.
— Да. Но не надо забывать, каким человеком был Ван Браак! Самоубийство, несомненно. Ему хотелось красиво уйти.
— Вы уверены, что он покончил с собой?
— Почти наверняка. Ван Браак хотел уйти достойно: стать «летучим голландцем» — вы ведь знаете эту историю — этим проклятым капитаном, нанятым однажды дьяволом командовать призрачным кораблем, кораблем, который будет плавать до скончания веков…
Корнелл усмехнулся. Он опять пытался изобразить непринужденность. Удавалось это ему плохо. Капитан его зачаровывал, он был слишком правдоподобен, чтобы профессор мог поймать его в свои сети мифологии. Этим и объяснялись его сарказм и фальшивый, сдавленный смех.
— …Во всяком случае, его призрак не вернулся! Он никогда не появлялся, чтобы просить убежища во время бури, как делают это другие призраки…
— Что об этом думает Рут?
— В тот момент она думала только об одном: она унаследовала «Светозарную», яхту и долги. В конце концов она переехала сюда. Прошло двадцать лет, но Рут все еще отказывается искать объяснения. Я не виню ее. Жозефа, старая служанка, рассказала ей, что капитан много писал в последнее время, исписывал целые тетради. Рут так их и не нашла. Не все ведь оставляют записку, перед тем как покончить с собой? Жизнь продолжается. Ничто не изменилось после исчезновения Ван Браака: у Рут долги, корабль, никогда не выходящий из бухты, дом, который она обожает, дочь-дикарка. Плюс случайный и эксцентричный сосед, бывший ее деверем и ставший кредитором. Стоит ему захотеть, и он прикажет продать дом. Рут не хочет воспользоваться моей помощью. Она ждет… не знаю чего. Наверное, конца света. Сами видите, Тренди, здесь нет никакого секрета. Через неделю или через месяц Рут сама бы вам все рассказала.
— Нет секретов, вы говорите? Но столько необъяснимых вещей!
Корнелл затянулся трубкой. Она засвистела. Он уже забыл, что выколотил ее.
— Разумеется. Только, если все время пытаться искать малейшие причины, кончится тем, что не обратишь внимание на самые очевидные вещи. Со мной тоже это случилось. Всю свою жизнь я посвятил книгам — тем, что читал, и тем, что писал. Мои любовницы были гораздо моложе меня, в основном студентки. Я даже был два раза женат. Два скандальных провала… Уже через пару недель жены начинали ревновать меня к библиотеке. Одна из них даже облила кислотой мою пишущую машинку! Я читаю на всех старинных языках — санскрите, тохарском, греческом, гэльском, о других я уже не говорю, я известный профессор, и вот, пожалуйста, — уже три года каждую зиму я провожу здесь в ожидании решения женщины, которая, возможно, никуда со мной не поедет. Она единственная, ради кого я готов оставить свои книги… Но она этого не хочет!
Корнелл нагнулся и подобрал с песка гальку:
— Рут живет в другом мире. В мире, в котором мне нет места. Там только ее дом, ее дочь — я ничего в этом не понимаю.
Он швырнул камешек, вложив в этот жест все свое бессилие. Корнелл стоял лицом к заходящему солнцу, и Тренди впервые заметил глубокие морщины на его щеках и лбу, начинающие редеть седые волосы. Должно быть, Корнеллу тяжело было откровенничать, но, начав, он уже не мог остановиться.
— Я жду какого-нибудь события. В некотором роде я тоже жду конца света. Я ожидаю решения Рут. Я дал ей время до весны. В худшем случае я продолжу сожительствовать со своей библиотекой, писать книги. А может, сыграю, как Ван Браак, в «летучего голландца». Я одинок, и мне не у кого просить прощения.
— Капитан не сделал ничего плохого. Это Командор забрал его дочь…
— Нет, все дело в Ван Брааке. В юности, уверен, он был мерзавцем. Его измученный вид… Некогда он натворил гадостей. Он из тех беспокойных типов, которых встречаешь случайно во время плаваний на коротких стоянках на уединенных островах Тихого океана или Южных морей…
— А теперь вы мечтаете.
— Нет. Уверен, он хотел уйти подобно проклятому капитану.
— В наше время…
— Не будьте скептиком. Легенды были всегда.
— Значит, вы не верите ни в одну из тех сказок, которые собирали всю свою жизнь!
Корнелл задумался:
— Нет, Тренди, верю. В одну. Или, вернее, я бы очень хотел верить. Общий конец любовников. Вы знаете о Тристане и Изольде? Они вместе отправились в мир иной вместо того… вместо того, чтобы глупо умереть каждый в своем уголке. Увы… Как и корабли в бурю, мы чаще всего не имеем выбора между бегством и гибелью.
Вновь поднялся ветер. Момент откровения прошел. На песке застаивались большие лужи жидкого золота. Тренди думал о Ван Брааке, о его бегстве от семьи, от Амстердама. Этим вечером на берегу спокойного океана невозможно было представить себе теплые острова, на которых он жил, джунгли, Южные моря, густые, словно лава; остров, ставший проклятием Ирис и Командора. Как невозможно было думать о тайфунах, бурях, море, по собственному желанию отпускающем или хранящем обезображенные трупы утопленников и кораблей, мечты и ужас… Пойдемте вместе, как сказал Корнелл, не стоит умирать каждому в своем уголке. Действительно, море дало ему обещание, оказавшееся, возможно, сильнее смерти. Или это тоже было наваждение?
