Александр Соколов (1840-1913) - Испытание Раисы („Красный кабачок“)
— Я Елена Марсова, — сказала вошедшая, подходя к Раисе. — Я ничего не сделала, чтобы приобрести вашу любовь, но мой сын умирает! Говорят, что вы лечите даже больных собак... Имейте жалость к больному ребенку! Пойдемте со мной!
Раиса застыла в нерешительности...
Все нанесенные ей обиды, все горе с новой силой поднялись в ней при виде этой женщины, сестры ее мужа.
В течение шести месяцев Марсова жила рядом с Раисой и все это время пренебрежительно игнорировала ее существование. Теперь же, когда понадобилась помощь Раисы, она пришла к ней, уверенная, что найдет ее готовой следовать за собой...
Что это — дерзость или уважение?..
— Вы не хотите? — быстро продолжала Марсова. — Я понимаю, что мы кроме худого ничего не принесли вам, но сын мой ничего плохого вам не сделал... Ах! Вы не мать, а то бы пошли...
— Я никогда не буду матерью! — гневно ответила Раиса, и глаза ее перенеслись с Марсовой на портрет графини. — Идемте! — сказала она. — Идемте скорей!
Фаддей накинул ей на плечи шубку, которую захватил с собой, так как был уверен, что Раиса согласится следовать за Марсовой.
— Как вы пришли? — спросила ее Раиса.
— Пешком... я бежала!
— Ну хорошо, побежимте!
И они побежали по едва утоптанному снегу. Фаддей задыхаясь, едва поспевал за ними. Они вбежали в дом Марсовой, когда часы не успели еще пробить половину одиннадцатого.
Марсова сбросила свою шубку на пол в передней. Раиса последовала ее примеру и вбежала по лестнице.
В первом этаже, в комнате, убранной с восточным вкусом и освещенной светом большой лампы, на постели матери, против портрета Марсова, лежал маленький Саша и, казалось, умирал.
Время от времени судороги подергивали его маленькое тельце. Белая пена выступала на губах. Он слабо вскрикивал и затем опять впадал в оцепенение.
— Что с ним? — спросила Раиса Марсову, опустившуюся возле кровати на пол и тщетно старавшуюся согреть холодные ручки ребенка.
— Я вас прошу мне это сказать! — в отчаянии вскричала она, рыдая. — Вот уже два часа как он в таком положении, и никому не известно, что с ним случилось!
Раиса знаком руки заставила заплаканных служанок сохранять молчание и, наклонясь к ребенку, подвергла его тщательному осмотру. Когда она дотронулась до области желудка, ребенок вскрикнул, и его начало тошнить.
— Отравление! — сказала Раиса. Затем, как бы спохватившись, она прибавила: — Он должно быть украдкой съел какое-нибудь лакомство, и это повредило ему!.. Молока, как можно больше молока! — приказала она.
Теплыми салфетками ей удалось согреть ребенка, а молоком посредством рвоты освободить желудок ребенка от того, что он съел...
Через час мальчик заснул на коленях матери, хотя еще с выражением страдания на личике, но уже без судорог.
Когда дыхание мальчика сделалось правильным, Марсова осторожно освободила из-под него руку и протянула ее Раисе.
— Я вам обязана больше чем жизнью! — признательно сказала она со слезами на глазах. — Чем я буду в состоянии отплатить вам?
— Вы мне ничем не обязаны, — возразила сухо Раиса.
Минута для сближения была выбрана неудачная: Раиса чувствовала себя неспособной прижать к груди сестру человека, который был причиной смерти ее родителей.
— Вы мне ничем не обязаны, — повторила она. — Вы же сами сказали, что я подаю помощь всем больным.
— Вы неумолимы, — с грустью сказала Марсова, — но сердце ваше великодушно.
Раиса покачала головой.
— Великодушие? — спросила она. — Не знаю, может быть... Бывают такие несчастные дни... Извините меня, сударыня, и будьте уверены, что я желаю вам только добра!
— Я это знаю, — проговорила Марсова. — Вы прогнали Мавру Мороз...
— Вы это знаете?
— Фаддей рассказал мне. Так вы не верите? — вскрикнула Елена с сильным возбуждением, так что едва не разбудила сына.
— Нет, я не верю! — твердо ответила Раиса.
На этот раз руки обоих женщин соединились в крепком пожатии. Взгляды их выражали полное доверие.
— А мой брат верит... — с грустью проговорила Елена.
Раиса помолчала.
— Когда заболел ребенок? — вдруг спросила она.
— Вскоре после чая!
— Что он ел?
— Ничего, так как не был голоден.
— Он хорошо пообедал?
— Да!
— В котором часу?
— Как обычно, в четыре часа.
— Мог он сам достать себе какое-нибудь лакомство? Или, может быть, он отравился мышьяком?
— Нет, это совершенно невозможно! — ответила Елена. — Еще до его рождения я приказала, чтобы подобных припасов не было в доме, так как боялась несчастья!
Раиса задумалась.
— Вы знаете, он съел пирожок с медом. Вы ему его дали?
— Нет, у меня их не приготавливают. Хотя он очень их любит, но мед ему вреден.
— А кто-либо из прислуги мог ему дать?
Марсова тотчас же вышла, чтобы расспросить у прислуги.
В ее отсутствие Раиса осмотрелась вокруг.
Эта светлая, веселая комната, где кровати матери и сына стояли одна против другой. Этот большой портрет долго оплакиваемого человека, весь этот внутренний покой — все говорило в пользу Марсовой... Ключи в шкафах, маленькое открытое бюро — все отгоняло мысль о преступлении.
Марсова вскоре возвратилась.
— Никакого пирожка с медом ни сегодня, ни в предыдущие дни никто ему не давал.
— Уверены ли вы в этом? — спросила Раиса.
— Совершенно уверена.
— Кто приходил к вам сегодня вечером?
— Никто... Лишь Мавра Мороз приходила за приказаниями.
Одна и та же мысль промелькнула в головах молодых женщин, и они в ужасе взглянули друг на друга.
— Никогда не оставляйте вашего сына одного, — сказала Раиса тихо по-французски.
Елена ответила жестом понимания.
— Какую пользу может принести этим людям смерть вашего ребенка? — спросила Раиса, помолчав.
— Имение подвергнется разделу, и они могут получить часть нашей земли! Они и так уже много расхитили, даже присвоили большой участок леса! Наконец, они меня ненавидят, а этого уже достаточно...
— Вы думаете, что они хотят сделать вам неприятность?
— Да!.. Кроме того, им представился бы удобный предлог сказать, что я...
— О! — воскликнула Раиса, ужаснувшись. — Вы думаете, что они посмеют...
— Ведь посмели же! Погодите, вы скоро убедитесь, что я права!
— В таком случае вас надо защищать!
— Кто меня будет защищать? — с горечью проговорила Елена. — Мой брат?.. Он не пожелал, а может быть, и не мог! Я совершенно одна против этих грубых мужиков, против людей, которые меня ненавидят! Я одна, чтобы защищать сына!
Крупные слезы полились из глаз Елены, орошая подушку, на которой покоилась головка ее сына.
