Роберта Джеллис - Рыцарская честь
— Прекрати это! Веди себя пристойно. Уже открывают двери. У-и-ть, Роджер!
Он ущипнул ее, она в ответ огрела его, и тут дверь снова отворилась. Глаза Херефорда плясали от смеха, а Элизабет, смеясь и негодуя одновременно, казалось, готова была его убить.
— Ну, погоди, — цедила она сквозь зубы, — погоди, ты у меня дождешься! Живого места на тебе не будет, вот увидишь!
— Фу, как вы выражаетесь, мадам! Вы вольны поступать, как вам вздумается, но зачем же разглашать это на весь свет?!
Элизабет залилась краской. Ничего подобного она, естественно, делать не собиралась, но поправить Роджера означало еще больше его раззадорить. Он мог запросто обратиться к суду окружающих, он все мог, когда так расходился. За обедом, который проходил в самом большом зале донжона, он оставался совершенно неуправляемым. Подавали два супа: один овощной с мясом, другой из морских продуктов, в основном с устрицами. Роджер набрал их целое блюдо и торжественно преподнес Сторму, заявив во всеуслышание, что мужчина, который не смотрит на других женщин, а только на свою жену, нуждается в поправке здоровья с помощью устриц. Поскольку, по общему признанию, устрицы разжигали любовный пыл, леди и джентльмены разразились хохотом.
Лорд Сторм, хорошо знавший шутливую манеру Херефорда, возразил, что по той же причине ему самому понадобятся устрицы, потому как лучший способ поддержать добродетель жены — это самому оставаться с ней в постели. Веселье гостей направилось на самого хозяина, стычки которого с разгневанными мужьями стали почти поговоркой. Затем переключились на Элизабет: как она думает заставить мужа сохранять верность? Херефорд запретил ей отвечать, но она блеснула остроумием, расценив высказанное мужем намерение самоограничиться как чистое безумие.
Следующей выдумкой Херефорда стал жареный павлин, ловко украшенный перьями; он стал по одному выдергивать роскошные украшения и раздавать их любимым женщинам в качестве утешительного приза по случаю своей женитьбы. Теперь, когда глаза его определенно утратили способность фокусироваться, а вина в гигантских бочках заметно поубавилось, Элизабет всеми силами старалась помешать рискованной затее. Сделать это ей не удалось, он только пообещал ограничить круг премированных теми, мужья которых еще оставались трезвыми и способными воспринять его выходку как шутку. Но и это не спасло бы Херефорда от гневных взглядов, не начни он с жены Вильяма Глостера, что буквально свалило с ног сначала Элизабет, а потом и все собрание. Эта несчастная леди, некрасивая и вечно на сносях, так не подходила для любовных похождений, а ее муж настолько прославился своим пристрастием к представителям сразу обоего пола, что даже самые ревнивые мужья после этого только смеялись, когда их жены получали заветный приз.
Кульминацией пиршества стали пироги. Под предлогом малой нужды Херефорд покинул зал и собрал по клеткам всех ловчих птиц, своих и чужих вперемешку. Сокольничьи потихоньку вошли с ними в зал и встали по стенкам. Когда пять невероятного размера пирогов разрезали, из них вылетели живые голуби. Ястребов пустили, и тут началось столпотворение! Все почтенные гости и многие из дам повскакивали, стали натравливать своих птиц, ястребы визжали, голуби метались как ошалелые, гиканье, удары, перья и брызги крови летели сверху на гостей.
— Роджер, что ты натворил! — выкрикнула Элизабет и, выхватив у сокольничего ловушку, стала размахивать ею в попытках поймать собственного кречета, который промахнулся и теперь отчаянно кричал, кружа под самым потолком. — Ты просто идиот! Мы же не соберем и не успокоим птиц!
Как безумный, Херефорд хохотал над гостями, которые скакали по залу, сметали все со столов, опрокидывали скамьи, гоняясь за своими птицами. Он отнял у Элизабет ловушку и едва успел оттащить ее в сторону от мчавшихся на нее собственного отца и лорда Солсбери, заслонил ее собою в углу и отшучивался то от одного гостя, то от другой дамы, которые в сильном подпитии наезжали на него с разных сторон.
— Я идиот? — со смехом бросал он ей через плечо. — Нет, Элизабет, я вовсе не идиот! Эти пьяные рыцари без настоящего боя, чтобы отвести душу, если сейчас не уморятся, просто перегрызут друг другу глотки. Пока переловят всех птиц, они устанут и протрезвеют.
— На словах у тебя все так гладко. Ты сам хорошо набрался.
— Как не набраться, когда каждый желает чокнуться и выпить со мной, но не настолько я пьян, чтобы позволить пустить в ход мечи. Ты посмотри на Глостера, — снова разразился он хохотом, — улегся в пирог вместо начинки. Не знаю, кто его туда засунул, но идея прекрасная! Он лучше запеченный, а то ни жареный, ни пареный!
— Тише ты! — охнула Элизабет, сама давясь от смеха. — Услышит же тебя! А как он выберется из этой каши?
— Пусть льется кровь птиц, а не людей! У-у-й, Сторм, убери свой локоть! Больно!
— Мне всегда твердили, что голова у тебя не на месте, а я тебя защищал. Будь я проклят, если еще хоть раз заступлюсь! Присмотри за моей Ли, чтобы ее не раздавили, или лучше я побуду тут с женщинами, а ты разними Честера и Линкольна, пока они не придушили друг друга из-за сокола.
Херефорд бросился в гущу гостей, распевая что-то о славе и о чести, которая для рыцаря дороже жизни, а Сторм проводил его любящим взглядом своих черных глаз. Элизабет и Ли, спрятавшись за его широченной спиной, хохотали над гостями, кувыркавшимися на полу. Хотя он и застелен был свежим тростником, раскиданные яства сделали его скользким. Ли от хохота прямо повалилась на своего мужа, увидев, как собачонка высоко подскакивает за трепыхавшимся подбитым голубем, пружиня на брюхе осанистого и высокородного аббата, валявшегося на полу.
— Как славно, что Херефорд снова в нормальном состоянии, — говорил Сторм, вытирая слезы от смеха, когда вернулся на свой пост, подняв обессилевшего аббата на ноги. — А не мог он прийти в себя без этого светопреставления?
Элизабет объяснила ему расчет Роджера, и Сторм согласился:
— Тут надо отдать ему должное. Но интересно… — Он повел плечами, и от него, как от каменной стены, отлетел наскочивший Вильям Боучемп. — Сегодня — голуби, а завтра он выпустит здесь кабанов, чтобы мы удобно поохотились?
— Лорд Сторм! — вскинулась Элизабет, полусмеясь, полуплача, — умоляю, не говорите Роджеру! Вам шутки, а он возьмется за идею всерьез!
Спортивное действо свадебного вечера с ловлей птиц сменили танцы, и когда слуги второй раз меняли прогоревшие факелы в держаках на стенах зала, леди Херефорд, уловив момент, подошла к сыну, в изнеможении прислонившемуся к очагу.
— Роджер, я забираю Анну наверх. Отыщи Раннулфа… Если он в таком же состоянии, то поищи его где-нибудь под столом… среди других. Если не начать сейчас, мы не уложим вас с Элизабет до завтрашнего вечера. Ты слышишь, Роджер? Понял меня?
