Анна Годберзен - Зависть
Некоторое время назад Каролина сняла перчатки, и теперь наслаждалась тем, что впервые прикасается к обнаженной коже Лиланда. Её ни капельки не беспокоила болотистая почва под ногами или даже что случится с её юбкой, если она оступится.
Как только глаза Каролины привыкли к тусклому освещению, она заметила, что корни баньяна проросли в окна хижины, и чтобы сделать их частью обстановки, хозяева прикрыли их остатками паркетной доски. Маленький мальчик обмахивал помещение опахалом из пальмовых листьев, но само заведение отнюдь не было шикарным. Несколько посетителей, сидевших здесь в далеко не обеденное время, ели без пиджаков и даже не подняли глаз, чтобы посмотреть на приход благородных людей из Нью-Йорка.
Дородная женщина, которая, казалось, знала Лиланда, проводила их к одному из покрытых скатертями в красно-белую клетку столиков, и поинтересовалась, надолго ли он приехал.
– Не так чтобы очень, – радостным голосом возвестил Лиланд. – Это моя подруга Каролина, – добавил он.
– Приятно познакомиться.
Когда женщина улыбнулась, обнажилась широкая щель между двумя коричневыми передними зубами. Лицо её обветрилось и огрубело после многих лет, проведенных на солнце.
– Взаимно, – ответила Каролина.
Мистер Лонгхорн пару раз выказывал желание сводить её в менее приличные места, чтобы получить новые впечатления или послушать музыку, которую там играли, но Каролина всегда возражала. В Нью-Йорке она терпеть не могла упускать даже самую незначительную возможность покрасоваться в новых нарядах на зависть публике. Но с Лиландом ей было всё равно, что никто из важных особ сейчас на них не смотрит. По правде говоря, за этот день она научилась ценить пребывание наедине с ним.
– Два креветочных супа из окры, будьте добры, – произнес Лиланд.
– Острых?
– Да. – Он покосился на Каролину, и девушка поняла, что снова бездумно таращится на него во все глаза. Она задумалась, а не голод ли, вызывающий легкость в голове, заставляет её вести себя столь дерзко. – На что вы смотрите? Знаю, на мой нос – он обгорел. И вообще, слишком большой.
Она разглядела красноту только тогда, когда он сам указал на неё, и поняла, что у Лиланда, в отличие от неё, не было шляпы. Она не смогла сдержаться и протянула руку, чтобы коснуться его щеки. Новый цвет выглядел болезненным, но одновременно подчеркивал красивую голубизну его глаз.
– У вас совершенный нос, – сказала она, ничуть не кривя душой.
Нос был широким, но превосходно очерченным, как и все остальные части тела Лиланда.
– Вы слишком добры! Моя мать винит наших французских предков в этом уродстве.
В эту секунду женщина с щелью между зубами поставила на их столик хлеб. Каролина рассеянно потянулась к корзинке, отломила большой ломоть хлеба и откусила от него. Тщательно работая челюстями, она перевела взгляд на сидящего рядом Лиланда и увидела, что теперь уже он смотрит на неё во все глаза. В следующий миг она почувствовала, что подмышки стали влажными, и поняла, что пот проступил на кремовой ткани её блузки. Она судорожно сглотнула и потянулась за пиджаком, который по глупости сняла и повесила на спинку стула.
– Что случилось?
Лиланд перехватил её запястье прежде, чем она дотянулась до пиджака.
– Ничего, я…
– На вашем лице только что отразилась целая гамма чувств. Что-то не так. Вам скучно, верно? Вам здесь не нравится?
– Нет! Мне очень нравится. – Каролина вновь рассмеялась абсурдности того, что собиралась сказать. – Дело лишь в том, что я сейчас в таком состоянии, что боюсь, от меня отвратительно пахнет, и я запихиваю еду в рот как варвар, потому что так проголодалась…
– Мне нравятся женщины с хорошим аппетитом! – Лиланд расплылся в улыбке и ткнулся носом в плечо спутницы. – И ваш запах мне тоже по душе.
Каролина посмотрела на Лиланда, и он ответил ей тем же, словно в обмене долгими взглядами где-то в хижине, затерянной в лесной глуши на обочине проселочной дороги во Флориде, не было ничего странного или неприличного. Они могли бы беззвучно смотреть друг на друга ещё долго, но принесли еду, и пар, поднимающийся от тарелок, был настолько пряным, что на глазах Каролины выступили слезы.
Должно быть, её сомнение было слишком явным, поскольку Лиланд спросил:
– Вам не нравится острое?
Каролина нагнулась ближе к тарелке и вдохнула аромат.
Холланды, как и все старые голландские семейства, блюли умеренность во всем и не любили преувеличенных вкусов ни в каких сферах бытия. Каролина часто задавалась вопросом, каково будет попробовать что-то, выходящее за рамки узкого круга их вкусовых предпочтений, но затем она оказалась под крылышком пожилого джентльмена, чей желудок, конечно, не переносил насыщенных вкусов, и поэтому такой возможности ей не представилось.
– Не по-западному? Я полагал, что на ранчо вы ели много разной еды, которая бы ужаснула жителей Нью-Йорка.
Каролина закатила глаза, глядя на потолочные балки. Внезапно её осенило, какую важность имело всё то, что она наговорила за сегодняшний день, потому что до этой минуты она без умолку потчевала его историями о детских приключениях верхом на лошади, ночевках на горных хребтах и исследованиях шахт. Она свободно заимствовала истории, которые рассказывал ей Уилл, одержимый книгами, в которых речь шла о западных штатах. Она верно думала, что эти рассказы позабавят такого человека, как Лиланд, но как-то не догадалась, что он может что-то из них запомнить и позже задать уточняющие вопросы. И за последний час она уже забыла, что ранчо стало неотъемлемой частью её выдуманной биографии.
– По-западному? – увильнула она.
Пряный запах теперь проник глубоко в легкие, и из носа потекло.
– Ну да… Разве ковбоям не нравится острый перец и соус Табаско?
Каролина поднесла запястье к носу, чтобы вытереть выступившую влагу.
– О, дорогая, неужели я снова сказал что-то не то?
Лиланд поднес салфетку к её глазам и принялся промокать слезы, которые все ещё текли даже против воли Каролины. Она пыталась соображать быстрее, но разумное объяснение уже рвалось с языка:
– Отцу нравилось все перченое. Даже блинчики! Это было нашей семейной шуткой. Никто из слуг и его рабочих не мог даже притронуться к папиным блинчикам. От этих воспоминаний мне становится немного грустно, вот и все, вдобавок я не могла есть ничего, кроме пресной еды, после того, как он умер.
– О, дорогая, простите меня, что снова заставил вас все это пережить.
Она покачала головой и попыталась остановить поток слез, которые вполне естественно стекали по щекам.
– Все нормально.
Отважная улыбка заиграла на её губах.
