Франсуа Деко - Приданое для Анжелики
«Зерно, — подумал Адриан. — Нет, не может быть! Сезон-то ушел. Да и выгребли они все давно!»
Потом он краем уха услышал, что армию начали массово покидать добровольцы, утратившие иллюзии, в то время как членам конвента, вошедшим во вкус, уже требовалось не менее полумиллиона солдат. Подчиняясь скорее интуиции, чем расчету, Адриан начал выводить деньги из оборота.
Пожалуй, это была самая грандиозная афера, какую он только мог представить. Банкиры по собственному опыту знали, что такое народный гнев, направляемый коммунами. Они по достоинству оценили угрозу установления твердых цен и приспустили ставки.
Конвент развернул бешеную кампанию против аристократов и феодалов. Коммерсанты, живущие на только что присоединенных землях, видели это и испугались. Никто не хотел держать на складах то, что можно объявить реквизированным и крайне необходимым французской армии. Прежде всего зерно. Цены на него упали повсеместно.
Это была сказка. 8 декабря власть, только что пугавшая спекулянтов твердыми ценами, резко передумала и приняла решение о свободной торговле мукой и зерном. Уже 14 декабря правительство вбросило еще 300 миллионов ливров — скупай сколько влезет! Драка за распределение денег меж департаментами была жуткая. Заработать на резком колебании цен хотели все.
Адриана это не касалось. Свободные деньги у него были. Он, насвистывая, вложил в зерно все, до последнего сантима.
Теперь, когда ему оставалось только ждать, начался настоящий ужас. Адриан, плотно вошедший в сумасшедший ритм жизни спекулянта средней руки, не знал, куда себя деть. Он пришел в клуб, и уже через пять минут ему стало скучно.
Приятели пригласили его принять участие в «травле медведя», но Адриан лишь горько усмехнулся. Он этим занимался и так — прямо с утра, едва начинал просматривать биржевые сводки. Риск, азарт и расчет уже давно перестали быть для него редким развлечением, он этим жил. Но хуже всего было то, что молодой человек стал думать об Анжелике.
Эта девушка выкинула финт, к которому он готов не был. Адриан был наслышан о жадности и расчетливости женщин, точно знал, что более всего они боятся внезапной отмены свадьбы, и теперь ткнулся лицом в то, чего объяснить не мог. Это было больно.
Анжелика поняла, что натворила, как только вышла за пределы уютного, благопристойного квартала, подобранного для нее Адрианом. Этот ночной Париж не полыхал огнями салона мадам Ролан. Повсюду шныряли мальчишки с глазами прожженных воров. На каждом углу стояли сутенеры, предлагающие услуги своих девиц вчерашним фронтовикам, шумным, нетрезвым, сорящим деньгами. Ее хватали за руки и за плечи. Воришки почти сразу разрезали узел, в который она упаковала приданое от мадам Лавуазье, но вернуться было немыслимо.
Она пробродила так всю ночь, а когда под утро вышла на маленькую рыночную площадь у Сены, ее окликнули:
— Анжелика! Это ты?!
Она повыше подбросила узел, сползающий с плеча, и медленно повернулась. Это была девушка из кибитки.
— Это же я, Луиза!
Анжелика помнила ее совсем другой. Теперь на Луизе было нарядное платье с хорошими кружевами и премиленький шелковый чепчик, а сама она стояла под матерчатым навесом длинного торгового ряда.
— Какая ты нарядная, Луиза!
Девушка засмеялась и обняла ее.
— Это я-то?! Не смейся. Обычные тряпки из Франкфурта. — Она отстранилась и оглядела Анжелику. — А вот ты одета хорошо. Сразу видно дорогое платье. На каком рынке купила?
Анжелика пожала плечами. Она не знала, где мадам Лавуазье взяла это платье.
Луиза прищурилась.
— Что-то я не пойму. Ты нашла своих? И почему с узлом? Садись рядышком, прямо здесь, на вещи, рассказывай.
Анжелика огляделась, вздохнула, с облегчением присела и сказала:
— Нашла.
— А жениха?
Анжелика кивнула, Луиза погрустнела и спросила:
— Что-то не заладилось? На тебе лица нет.
— Не заладилось, — подтвердила Анжелика. — Не смогла я.
Луиза досадливо цокнула языком и вдруг повеселела.
— Может, оно и к лучшему. Тогда, может, к нам? Торговать? А то вещей из Пруссии везут полно, и я совсем не управляюсь! Жить можешь со мной, а плату за комнату — пополам. У нас все честно!
Вообще-то, Анжелика так устала, что хотела сейчас лишь одного: чтобы ее не трогали. Просто сидеть, смотреть на Сену и дышать. Но идти было некуда, а ценные бумаги отца, подшитые в корешок старой Библии, не казались ей реальностью.
Анжелика, уже чувствуя, что согласится, пожала плечами и спросила:
— А что надо делать?
— Я расскажу! — обрадовалась девушка. — Тут все просто! Я тебе растолкую.
Как оказалось, товарки отправили Луизу в Париж с первой же партией барахла, взятого у пруссаков. Тряпки были дрянные, а самые лучшие, как нарочно, были порезаны, пробиты штыками, испачканы кровью. Луиза ночами стирала да штопала, а днем продавала.
Зато сейчас пошли совсем другие вещи! То серебряный сервиз, — Луиза знала теперь и такое слово! — то старинный золотой перстень, снятый безвестным гвардейцем с пальца самого герцога Брауншвейгского.
Сейчас Луиза и впрямь не управлялась. Война за освобождение всех народов Европы, которую вела республика, все ширилась. Парижские рынки на глазах разбухали от новых, никогда прежде не виданных товаров.
Луиза не раз передавала на фронт просьбы, чтоб прислали ей в помощь хоть кого-нибудь. Но война — работа трудная, каждодневная. Ей все время отвечали одно и то же. Мол, найди себе помощницу сама.
— Так что, пойдешь?
И Анжелика согласилась.
День за днем, прячась от промозглого ноябрьского, а затем и декабрьского тумана в прусские меховые шубки, они призывали парижан совершить самую выгодную в их жизни покупку. Граждане могли за бесценок ухватить отличный казан, который в Гамбурге стоит целых шестнадцать ливров, или совсем уж по смешной цене взять то, чему позавидует и Манон Ролан, — хрустальный набор для индийских приправ.
К вечеру прохожие исчезали в сером тумане. Тогда девушки принимались оплачивать из выручки все, что должны. Деньги уходили хозяину рынка, посыльному от гильдии воров, мсье жандарму, налоговому сборщику местной маленькой, но чрезвычайно влиятельной коммуны и владельцам тележек, возящим товар от рынка до склада и обратно.
Все-таки работали они с выгодой. Анжелика, в общем-то и не державшая ассигнаций в руках, поскольку на Мартинике для нее все было оплачено, оставалась довольна. Она хорошо питалась, сама платила за койку в светлой мансарде с окнами на Сену. У нее даже что-то копилось. Уже на второй месяц набралось целых двадцать шесть ливров. Тогда осторожная Луиза уговорила ее не рисковать и доверить ассигнаты надежной патриотической кассе.
