Жаклин Рединг - Белый рыцарь
— Я надеялся, что нам не придётся стоять в очереди из карет.
Её улыбка сразу же померкла, и Грейс почувствовала, как что-то сжалось у неё в груди. Лиза ошибалась. Она рассердила его своим опозданием.
— О, даже лучше, что мы приедем почти позже всех, — быстро сказала Элеанор. — Будет меньше давки на входе. Помнишь раут у Эстерлеев, Кристиан? Мы прибыли ровно в восемь, и лорд Калдер в толчее на входе наступил маме на подол платья и порвал его. Очень умно с твоей стороны, Грейс, предусмотреть это.
Все прекрасно понимали, что опоздание Грейс не имело никакого отношения к предусмотрительности, и последовавшее молчание не прерывалось до тех пор, пока Кристиан не повернулся к двери и не вышел, взмахнув полами своего плаща. Грейс застыла на лестнице, все её планы и надежды рухнули, даже не начав осуществляться. Ей хотелось развернуться и убежать в свою спальню и не выходить оттуда никогда. Но она не могла. Она должна выдержать эту ночь. И потому, обновив свою клятву не отступать перед трудностями сегодня вечером, она продолжила спускаться по ступенькам и проследовала за всеми к ожидающей карете.
Элеанор, к счастью, всю дорогу тараторила без умолку, пытаясь отвлечь мысли Грейс как от мужа, который сидел рядом с ней, уставившись в окно, так и от внутреннего трепета, охватившего её.
Грейс поняла, что они почти добрались до места, когда карета замедлила ход и лениво поползла, пробираясь между экипажами, занявшими обе стороны улицы.
Вскоре они остановились перед величественным особняком напротив Гайд-парка. Мерцающий свет пробивался из каждого окна, тускло освещая одетые в переливающийся атлас фигуры, спешащие по пешеходной дорожке к парадному входу. Их карета остановилась, тут же один лакей открыл двери и опустил подножку, в то время как другой, предложив Грейс руку, помог ей выйти на дорожку, где её уже ждал муж. Кристиан предложил ей руку, и в молчании они направились к лестнице.
Оказавшись в доме, Грейс подождала, пока Кристиан, а потом леди Фрэнсис и Элеанор сняли свои плащи. Она помнила слова Лизы о том, как Кристиан будет удивлён её платьем. Все уже повернули в сторону бального зала, очевидно забыв про неё. Грейс быстро расстегнула мантилью, с улыбкой передав её лакею. Она присоединилась к остальным наверху лестницы как раз тогда, когда лакей объявил об их прибытии.
— Милорды и леди, маркиз и маркиза Найтон, леди Найтон и леди Элеанор Уиклифф.
Казалось, что целое море лиц повернулось в их сторону. Грейс посмотрела на Кристиана, стоящего возле неё, и увидела, что он вовсе не смотрит на переполненный бальный зал. Вместо этого он уставился на неё, как будто не узнавая. Хмурое выражение исчезло, сменившись полным удивлением.
«Сельская мышь, действительно!» — подумала Грейс, исполнившись уверенности. Лиза была права. Ему действительно понравилось платье. Она улыбнулась и спросила:
— Всё хорошо, милорд?
Но Кристиан не ответил. Он был слишком увлечён созерцанием её груди.
Глава 14
— Ну, право же, Кристиан, не мог бы ты постараться немного менее очевидно проявлять свой интерес?
Замечание Элеанор вывело Кристиана из довольно долгого бездумного оцепенения, и он осознал, что стоит перед бальной залой, в которой собралось почти всё светское общество Лондона, и откровенно глазеет на груди своей жены. Но, боже милостивый! они были прекрасны. По прошествии нескольких недель после брачной ночи он уже забыл, насколько они восхитительны. Даже сейчас ему было трудно отвести взгляд. Он был очарован, совершенно ошеломлён и, что ещё хуже, начал чувствовать растущее возбуждение у себя штанах.
Вот посмешище! Что, чёрт возьми, с ним происходит? Что сталось с его выдержкой, которую он так упорно сохранял все последние недели с тех пор, как вернулся в Лондон? И превыше всего, каким образом его серая мышка-жена неожиданно исчезла, а на её месте оказался этот земной ангел?
Кристиан почувствовал внезапное желание сбросить свой фрак и прикрыть жену, чтобы спрятать от вожделеющих взглядов всех присутствующих мужчин. Или увести её в ближайшую комнату и выяснить, насколько ещё нужно спустить лиф платья, чтобы полностью обнажить грудь. Но в чём он был точно уверен, так это в том, что добровольное воздержание, несомненно, убьёт его.
Кристиан заметил, что Грейс смотрит на него: неуверенность, ожидание и надежда явственно отражались во взгляде блестящих голубых глаз. Он мог читать её мысли так же ясно, как если бы она высказывала их вслух. Именно для него она надела это платье и уложила волосы. Всё, чтобы порадовать его. Почему, чёрт возьми, она так очевидно преклонялась перед ним? Ведь он, в сущности, бросил её сразу, как только они приехали в город, никогда не пересекал порога её спальни и не вступал в разговор более существенный, нежели о погоде. Он пытался быть суровым, надеясь преподнести ей порцию здоровой действительности, чтобы умерить романтическое томление, навеянное романами и сравнением плотской любви со вдеванием нитки в иголку.
И вот теперь он увидел, что его усилия ничуть не увенчались успехом.
Кристиан не хотел, чтобы перед ним преклонялись. Он не заслуживал этого. И, конечно же, не хотел быть женатым на женщине, которая играла на последней оставшейся у него благородной черте, а именно: восхищении, которое он испытывал перед теми, кто ещё сохранял чистоту и невинность среди всей порочности этого мира. Благодаря этой же самой черте, Кристиан был всецело предан своей сестре, поэтому старался сделать всё возможное, чтобы сберечь в ней эту чистоту. И сейчас, что само по себе невероятно, он осознал, что его жена тоже обладает этим редким даром, а поэтому не любить её почти невозможно.
Он знал, что был несправедлив к Грейс, игнорируя и избегая её, как он поступал последние две недели. Но у него просто не было выбора. Если бы он не сделал всё возможное, чтобы держаться подальше от неё, то попросту растворился бы в ней, в её доброте и невинности. Он, возможно, начал бы поиски того, что давным-давно забросил — надежды — даже если и знал, что надежда эта для него потеряна уже навсегда. Причиной такой его уверенности послужило событие, случившееся одним холодным весенним утром двадцать лет назад.
Тем не менее, Кристиан понимал, что сегодня вечером Грейс приложила немалые усилия, чтобы выглядеть наилучшим образом, когда будет представлена обществу как его жена. Она не хотела, чтобы он стыдился её перед пэрами[24]. И самое меньшее, что он мог сделать — это быть признательным за её хлопоты.
— Вы выглядите сегодня прекрасно, Грейс, — сказал он. Это утверждение было слишком бледным в сравнении с картиной, которую она являла перед ним. Её платье, сшитое из ткани необыкновенного оттенка зелёного, подчеркивало цвет её глаз, а его покрой погружал окружающих в атмосферу греховного соблазна из-за того, каким образом лиф облегал её грудь и насколько искушающе покачивались юбки при ходьбе. Причёска Грейс оставляла полностью открытым лицо, а локоны, выпущенные сзади из короны волос каскадом из крошечных золотых колечек, при движении будто бы танцевали у её шеи, а некоторые из них свободно спадали на виски и уши. До сих пор он даже не осознавал, какая тонкая и соблазнительная у неё шея и насколько пленительна впадинка её горла.
