Лиз Карлайл - Один маленький грех
— Зачем только я позволил вам остаться. — Его голос сделался низким и угрюмым. — Но будь я проклят, Эсме, если знаю, что с этим можно сделать теперь.
— Я хотела быть с Сорчей. — Ее голос неожиданно дрогнул. — Вы дали мне эту возможность.
— И вы не жалеете об этом? — спросил он, — Вы не желаете, чтобы я провалился ко всем чертям?
Она снова стала теребить жемчужное ожерелье. Затем отдернула пальцы и сцепила кисти рук на коленях.
— Возможно, я не так непорочна, как вы считаете, — шепнула она. — Может быть, я такая же, как моя мать. Глупая. Романтичная. Магнит для красивых негодяев…
Он резко повернулся к ней.
— Эсме, еще не поздно, — сказал он. — Моя бабушка живет в Аргайллшире, вдали от общества, но у меня есть друзья, живущие в более подходящих местах.
Эсме не знала, что и думать.
— О чем это вы?
— О том, что вы заслуживаете чего-то лучшего, чем жизнь, полная тяжелого труда.
— Растить Сорчу — не тяжелый труд, — возразила она. — Если вы считаете меня неспособной к этому, тогда скажите прямо.
Он порывисто накрыл ее руку своей и крепко сжал.
— Я только хотел сказать, что вы заслуживаете жить своей жизнью, — настаивал он. — Может быть, найдется кто-нибудь, кто мог бы опекать вас. Может быть, мать Девеллина, герцогиня Грейвнел? Можно найти кого-нибудь.
Она посмотрела на него с недоверием.
— И что они будут делать? — спросила она. — Оденут меня в белый атлас и представят ко двору? Будут «вывозить» и брать с собой в «Олмак»?
Он пожал плечами.
— Вам это не понравилось бы? — О да, когда-то нравилось, — сказала она язвительно.
Конечно, всего несколько месяцев назад она подпрыгнула бы от радости, представься ей такая возможность. Но все изменилось. Не только из-за смерти матери. Не только из-за Сорчи. Все сразу. Появился он. И вот он хочет избавиться от нее, а она не хочет уходить. Это потрясло ее.
— Вы молоды, Эсме, — сказал он непонятно зачем. Что ему было до ее возраста? — Вам не следует жить под одной крышей с таким прохвостом, как я, не говоря уже… не говоря уже обо всем остальном.
Подошла Сорча и, разжав пальчики, высыпала на колено Маклахлана кучку измятых цветков клевера.
— Видишь? — пролепетала она. — Класиво, видишь? Он, казалось, был рад уйти от продолжения разговора.
— Я вижу самый красивый цветочек на свете! — воскликнул он, подхватывая девочку и высоко поднимая ее. — И я нашел его в этой травке!
Сорча завизжала от восторга и позволила усадить себя на колено. Они смотрели на лошадей, рысью пробегающих мимо.
— Чена лошадка, — сказала Сорча.
— Черная, — поправил он. — А вот бежит трудная лошадка. Крапчато-серая.
— Клапачо-селая, — сказала Сорча, показывая пальчиком. Эсме смотрела на них, поражаясь той перемене, которая происходила с Маклахланом в присутствии Сорчи. Его взгляд становился ласковым, жесткие линии лица тотчас смягчались. Губы, обычно искривленные саркастической полуусмешкой, складывались в хорошую, чистую улыбку, от которой Маклахлан будто молодел, а из взгляда его исчезала всегдашняя мрачность.
В тяжелые минуты Эсме недоумевала, что она нашла в этом закоренелом негодяе. Внезапно она поняла: именно эту перемену, которая происходила с ним в такие светлые, безоблачные минуты. И сама Эсме — неизвестно, к худу или к добру, — тоже менялась.
Почти полчаса Сорча просидела, радостно пытаясь называть все, что видела вокруг. Когда ей это надоело, девочка повернулась к отцу и стала играть с пуговицами на его жилете, ухитрившись расстегнуть две из них. Маклахлан благосклонно поглядывал на нее сверху вниз. Через какое-то время Сорча заерзала, явно собираясь спуститься по ноге вниз, и Маклахлан поставил ее на землю.
Сорча прошла немного вниз по холму и снова принялась рвать цветы. Маклахлан проследил взглядом за очередным проехавшим мимо всадником.
— Скоро здесь соберется все светское общество, — наконец пробормотал он. — Мне лучше уйти.
От этих слов сердце Эсме упало. Ее палец сам собой оказался под ожерельем из жемчуга. И — вот беда! — что-то треснуло.
— О нет! — вскрикнула она, когда жемчужины посыпались вниз. — Мамино ожерелье!
— Проклятие! — вырвалось у Аласдэра, увидевшего, как жемчужины запрыгали по скамейке и попадали в траву.
Эсме начала искать жемчуг в складках своей юбки.
— Не двигайтесь, — потребовал Маклахлан. Он уже был на коленях и выискивал жемчужины среди травы. — Не дайте упасть тем, что остались на нитке. Вот еще, у вас есть карман?
— Да, спасибо! — Эсме одной рукой прижала нить к груди, а другой взяла протянутую ей горстку бусин. — Это мамино ожерелье, доставшееся ей по наследству. Она отдала его мне в день семнадцатилетия. Какая я идиотка!
— Мы сможем собрать почти все, — утешал он ее. — Я знаю ювелира, который починит его.
Но через долю секунды ожерелье было забыто. Эсме подняла глаза и вскрикнула.
Аласдэр не помнил, как вскочил на ноги. Как ринулся вниз по холму. Время изменило свое течение — он бежал, стараясь опередить приближающийся фаэтон. Сидевшие в нем весело болтали, подставляя лица проглянувшему солнцу. Они совсем не смотрели на дорогу. Никто не видел ребенка, бегущего к воде с раскинутыми руками.
— Сорча! — Крик вырвался из его легких и затерялся в звуке цокающих копыт.
Но Сорча не знала страха. Все произошло очень быстро. В последний момент лошадь шарахнулась к озеру. Фаэтон дернулся вправо, едва не опрокинувшись. Вокруг стоял крик. Кричала Эсме. Кричала Сорча. Он сам кричал. Заржала лошадь. Копыта придвинулись ближе, и Сорча упала. Он увидел неумолимо приближающееся вращающееся колесо. Как-то ему удалось схватить Сорчу, и карета проехала мимо, оборвав клочки желтого муслина и кружева. У него на руках лежал ребенок, неподвижный и окровавленный.
С бьющимся сердцем он положил девочку на землю. Эсме все еще повторяла: «Сорча, Сорча». Стоя в траве на коленях, Аласдэр обхватил руками голову девочки.
— Сорча! — хрипло сказал он. — Сорча, открой глазки!
— Боже мой! Боже мой! — Эсме упала рядом с ним на колени. — О, Сорча!
Аласдэр чувствовал, что лишается сил. Мужчины, жестоко пострадавшие в кулачном бою, и едва оставшиеся в живых дуэлянты — ничто по сравнению с этим. Похоже, дело было плохо. Очень плохо. Из раны на голове девочки текла кровь. Левая ручка была неестественно вывернута. Муслиновая юбочка наполовину оторвана от лифа. Аласдэр оказался слишком медлительным.
Эсме рыдала в истерике и гладила волосы на лбу девочки.
— Она… Господи, она?..
Аласдэр уже приложил пальцы к горлу ребенка.
— Пульс, — выдохнул он. — Я чувствую пульс.
Он слышал голоса, словно бестелесные, но резкие, и видел фаэтон, удалявшийся через ворота в направлении Найтсбриджа.
