София Каспари - Лагуна фламинго

— Мой муж… Понимаете, я потеряла мужа в толпе на пристани.

— Да, там всегда полно народу, когда к берегу подходит корабль.

Улыбка мужчины придала Ольге уверенности, и женщина приблизилась к нему. Понимая, что ей нужно отдышаться, незнакомец отошел подальше от толпы. Ольга с благодарностью последовала за ним в полупустой переулок.

Приблизившись к мужчине, она заметила красные прожилки у него на носу. Похоже, этот человек пристрастился к спиртному, потому и кажется таким неуклюжим. У него было круглое лицо, лучившееся дружелюбием. Вот только… вот только…

«Не будь несправедлива, — уговаривала себя Ольга. — Он первый, кто по-человечески к тебе отнесся, первый, кто хочет помочь».

Мужчина, улыбаясь, протянул ей руку. «Но откуда он знает, что я немка? — подумала Ольга. — По мне это видно? А что, если он следил за мной?»

Что-то подсказывало девушке, что нужно развернуться и выйти на людную улицу.

Но было слишком поздно. Едва у нее промелькнула эта мысль, как Ольге на голову набросили мешок и куда-то поволокли. Женщина чувствовала, что ее подняли над землей. Она открыла рот, чтобы закричать, но с ее губ не сорвалось ни звука. Она словно оцепенела от страха. Ее тащили прочь, точно куль с мукой.

Когда Ольга все-таки сумела закричать, никто ее не услышал. А если и услышал, то не придал этому значения. Женщина потеряла сознание.

Придя в себя, она поняла, что лежит в каком-то подвале. Сквозь щели в досках сюда проникал солнечный свет. Ольга села, но тут же снова откинулась на спину. Ее подташнивало, и женщине пришлось отдышаться.

Женщина оглянулась. Пол тут был земляным, окон не было, и виднелась только одна дверь. Теперь, когда Ольге стало лучше, она осмелилась встать на ноги. Сделав пару шагов, женщина подошла к дощатой стене и заглянула в щель, но ничего не увидела. Похоже, она находилась неподалеку от воды: Ольге показалось, что она слышит плеск. Повернувшись, она обвела взглядом помещение и испуганно вздрогнула. Ольга была здесь не одна. В сумерках было видно, что на полу лежат еще две женщины. Одна из них разрыдалась. Она резко поднялась, сжимая ладонями виски, и принялась раскачиваться из стороны в сторону.

— О господи! — воскликнула она на немецком. — О господи, где я? Где я?

Отвернувшись, Ольга посмотрела на вторую девушку. Похоже, та давно уже пришла в себя. Девушка была высокой, худенькой и темноволосой. Она что-то сказала.

— Что? Прости, что? — переспросила ее Ольга.

— Тебя похитили, — повторила темноволосая. Она тоже говорила по-немецки. — Теперь тебя, как и нас, отвезут в бордель.

— В бордель?! Нет! — Ольга вскрикнула так громко, что испугалась звука собственного голоса.

Она метнулась к двери и принялась стучать в нее.

— Нет! Мы с мужем собирались купить землю. В Бразилии. Мы крестьяне. Мы хотели начать новую жизнь.

— Ты в Аргентине, — заметила брюнетка.

— Да… Но… — пробормотала Ольга. — Мы собирались… ехать в Бразилию и…

— Это он тебе сказал? — презрительно осведомилась темноволосая. — Мужики любят поболтать, да? — Подойдя ближе, она протянула Ольге руку. — Меня зовут Руфь. Руфь Черновицкая.

— Ольга Вайсмюллер.

— Поверь, тебе лучше забыть о муже, Ольга. Мы в Буэнос-Айресе, городе больших возможностей и потерянных женщин.

Ольга уставилась на Руфь и вновь разрыдалась, вытирая лицо рукавом.

— А где… Где твой муж?

— Мой муж? — Руфь приподняла тонкую, четко очерченную бровь. — Думаю, он-то меня сюда и сдал.

— О боже, так ты об этом знала?!

— Ну конечно, мы это обсудили. — Руфь скрестила руки на груди. — И я была согласна. Главное, что я не умру от голода.

— От голода?

— Вот именно. — Девушка нахмурилась. — Там, откуда я родом, люди не просто голодают. Они умирают голодной смертью.

— Откуда ты?

— Я жила недалеко от Львова. Я знаю, у немцев этот город принято называть Лемберг. А ты?

— С Поволжья. Ты хорошо говоришь по-немецки, Руфь.

Девушка пожала плечами.

— Я говорю на многих языках. На польском, русском, немецком, испанском… Для таких, как я, это полезно.

Она отрывисто что-то сказала на незнакомом языке рыдающей девушке, и та на мгновение замерла, стараясь сдержать слезы.

— Для таких, как ты? — не отставала Ольга.

Руфь удивленно уставилась на нее.

— Я еврейка, ты что, не заметила?

— Нет. — Ольга сглотнула. — Да и как я могла это заметить? Я…

Женщины беспомощно смотрели друг на друга. Обе молились своим богам, чтобы те помогли им, и обе понимали, что могут помочь только сами себе.

Они просидели вместе целый день. В одном углу комнаты стоял ночной горшок, в другом — ведро с водой. Вода была не очень свежей, но жажду утоляла. Нашелся и черствый хлеб, усмиривший голод.

«Артур, — подумала Ольга, прежде чем забыться беспокойным сном. — Я должна найти Артура. Я должна выбраться из этого ада».

Глава 4

С того вечера на берегу реки, когда Бланка мыла матери голову, девушка все больше убеждалась в том, что времена изменились. С севера приходили солдаты, приехали в пограничную область и ученые. Солдаты хотели поставить на место индейцев, ученые же исследовали здешние земли, надеясь найти не только материал для своих научных работ, но и места для новых поселений. Многие из новоприбывших становились клиентами Бланки, ведь та была совсем молода, да еще и красива — огромные черные глаза, рыжевато-каштановые волосы, поблескивавшие на солнце. Клиенты хорошо платили.

Все это позволяло Бланке мириться с тем, что Корасон проводила дни в хмельном угаре. По крайней мере, сейчас они с матерью ни в чем не испытывали недостатка. И Корасон была очень довольна тем, что деньги зарабатывает только Бланка и этого хватает им обеим.

Раз в неделю к Бланке заходил Йенс Йенсен — просто чтобы поговорить. Вначале его поведение удивляло девушку, но потом она привыкла. Довольно долго ходил к ней и брат Бартоломе, но затем монах собрал вещи и отправился на юг. По его словам, он был нужен индейцам.

В последнее время Бланка начала откладывать часть заработанных нелегким трудом денег. Вначале она делала это нерегулярно, теперь же бережливость вошла у нее в привычку.

Иногда Бланка представляла себе, что берет накопленные деньги и отправляется в Буэнос-Айрес. Но как ей проделать столь длинный путь одной? Она же совсем маленькая. К тому же девушка не могла оставить мать одну. Корасон нуждалась в ней, ведь Бланка была единственной, кто следил за тем, чтобы мать ела, мылась и переодевалась в чистую одежду. Корасон все больше превращалась в ребенка. Оставить ее одну — все равно что убить. Жители этого селения на границе все чаще слышали от новоприбывших истории о нападениях индейцев. Иногда Бланка думала о том, не было ли среди нападавших Хулио. Как бы то ни было, в такое время было опасно покидать поселение. Иногда Бланке казалось, что она заперта здесь, будто в тюрьме.