Генри Джеймс - Вашингтонская площадь
— Счастлив это слышать! Но что вы, собственно, имеете в виду?
— Вы можете отложить венчание — можете передумать; она вас не осудит.
Морис так и застыл с поднятыми бровями.
— Вот как! — не очень дружелюбно бросил он. Затем он заявил, что, останавливаясь посреди тротуара, миссис Пенимен рискует привлечь к себе внимание. И он постарался как можно скорее проводить свою собеседницу домой — под кров, которого она в любую минуту могла лишиться.
22
Сказав, что Кэтрин согласилась на решительный шаг, Морис отчасти погрешил против истины. Покидая Кэтрин, мы слышали, как она заявила о готовности сжечь свои корабли; но, добившись от нее такого обещания, Морис понял, что исполнение его сейчас было бы нежелательно. От разговора о дне венчания он ловко уклонился, однако сделал вид, что сам уже наметил срок. Положение Кэтрин, конечно, было не из легких; но и у ее осторожного жениха имелись свои трудности, тоже заслуживающие внимания. Его действительно ждала немалая награда; но, чтобы получить ее, необходимо было выбрать золотую середину между стремительной атакой и осторожным ожиданием. Можно, конечно, прыгнуть в пропасть, доверившись судьбе; к умному человеку судьба обычно благосклонна, но умный человек тем и известен, что не любит рисковать своей шеей. Вознаграждение в виде союза с непривлекательной и небогатой молодой особой не может не стать в самом скором времени весьма неприятной обузой. Нелегко было Морису выбрать между опасностью вовсе потерять Кэтрин вместе с ее будущей казной — и риском добиться Кэтрин раньше времени и обнаружить, что казна ее немногим ценнее коллекции пустых бутылок. Примите это во внимание, читатель, если вам кажется, что сей молодой человек не сумел толком использовать свои природные достоинства; не судите его слишком строго. Он не забыл, что Кэтрин в любом случае получит свои десять тысяч в год; этому обстоятельству Морис посвятил долгие часы раздумий. Но он отлично отдавал себе отчет в своих природных достоинствах, ценил их весьма высоко и эту сумму считал недостаточной. Однако он напоминал себе, что десять тысяч в год — доход немалый и что все на свете относительно: если скромные средства кажутся малопривлекательными по сравнению с солидным капиталом, то полное отсутствие средств тем более не красит жизнь. Молодой человек усердно предавался размышлениям подобного рода, и в конце концов ему пришлось приспустить паруса. Тверда ли позиция доктора Слоупера — вот неизвестное, содержавшееся в задаче, которую пытался решить Морис.
Естественным решением была бы женитьба на Кэтрин, но математика умеет сокращать пути к ответу, и Морис не терял надежды найти более короткий путь. Когда Кэтрин приняла его уговоры за чистую монету и согласилась отказаться от своего плана умилостивить отца, молодой человек, как я уже сказал, ловко отступил и не назначил день венчания. Ее вера в искренность Мориса была так глубока, что девушке и в голову не приходило заподозрить его в двойной игре; другое теперь мучило ее. Природа щедро наделила бедняжку чувством собственного достоинства, и, решившись пойти наперекор воле отца, она считала, что уже не может пользоваться его покровительством. Совесть запрещала девушке оставаться под отцовским кровом, поскольку отцовским мнением она пренебрегла. Жить в доме доктора Слоупера было удобно и приятно, но Кэтрин чувствовала, что потеряла на это право. Связав свою судьбу с Морисом Таунзендом вопреки предостережениям отца, она нарушила контракт, по которому отец давал ей приют у своего очага. Отказаться от молодого человека Кэтрин не могла — стало быть, ей надо покинуть отцовский дом, и чем раньше ее избранник предложит ей другой очаг, тем скорее она избавится от мучительной неловкости своего положения. К этим логическим умозаключениям примешивалась изрядная доля душевного раскаяния. Кэтрин очень страдала в эти дни, а в иные минуты страдания ее бывали попросту невыносимы. Отец не глядел на нее, не заговаривал с ней. Он отлично знал, что делает, — все это входило в его план. Кэтрин поглядывала на него, когда у нее хватало смелости (она опасалась показаться навязчивой), и очень жалела отца за горе, которое ему причинила. Она старалась не вешать голову и не сидеть сложа руки, а когда атмосфера в доме на Вашингтонской площади становилась нестерпимой, она закрывала глаза и призывала на помощь образ человека, ради которого нарушила священную заповедь. Из троих обитателей дома на Вашингтонской площади одна миссис Пенимен держалась соответственно этой необычайной ситуации. Если Кэтрин вела себя скромно, то даже скромность свою она старалась скрыть, и ее жалкий вид, которого, кстати, никто не замечал, отнюдь не предназначался для чьих-либо глаз. Если доктор был суров и замкнут и решительно игнорировал присутствие остальных членов своей семьи, то проделывал это легко, естественно и просто, и, только хорошо его зная, можно было догадаться, что напускная враждебность, в общем, доставляет ему удовольствие. Ну, а миссис Пенимен была подчеркнуто сдержанна, молчаливо многозначительна, и даже шорох ее платья передавал исключительную важность ее намеренно скупых движений и жестов; когда же она все-таки позволяла себе сделать замечание по поводу какого-нибудь пустяка, весь вид ее показывал, что на самом деле в несложной реплике таится глубокий смысл. Со времени беседы в кабинете отец и дочь не обменялись ни единой фразой. Ей нужно было сообщить ему кое-что; она считала, что это ее долг, но не решалась заговорить с отцом: боялась его рассердить. Доктору тоже нужно было сказать ей кое-что, но он не желал заговаривать первым. Мы знаем, что ему было любопытно предоставить дочь самой себе и посмотреть, как проявится ее решимость ни за что "не отступиться". Наконец она сообщила отцу, что снова виделась с Морисом Таунзендом и что их отношения не изменились.
— Я думаю, мы обвенчаемся… скоро. А до того я, наверное, буду довольно часто его видеть… Но не чаще, чем раз в неделю.
Доктор бесстрастно осмотрел девушку с ног до головы, словно никогда прежде ее не видел. За последнюю неделю он ни разу не взглянул на Кэтрин и она была рада, что такие взгляды не доставались ей каждый день.
— А почему бы и не трижды в день? — спросил он. — Что вам мешает встречаться сколь угодно часто?
Кэтрин на мгновение отвернулась; в глазах ее стояли слезы. Затем она сказала:
— Нет, лучше раз в неделю.
— Не понимаю, чем это лучше. По-моему, хуже некуда. Ты напрасно тешишь себя мыслью, что подобные уступки имеют для меня какое-то значение. Тебе не следует встречаться с ним ни раз в неделю, ни десять раз на день. Меня это, впрочем, совершенно не интересует.
